На заре

На большой поляне, заросшей дикорастущими травами и ароматными цветами, Соня оглянулась и принялась собирать ежевику.

Солнце поднималось все выше и выше. Лес оглашался щебетом птичьих голосов. Черный ворон медленно пролетел над Соней, покосился на нее, как бы желая знать, чем она занимается, сел на ближайший дуб, сряду прокаркав три раза.

Лукошко Сони заметно наполнялось ягодами.

На небе появились черные тучи. С реки подуло свежим ветром. Зашумели верхушки деревьев. Птицы умолкли. На юге в синей дымке открылась цепь снеговых гор. Погода быстро портилась. Но Соня не замечала этого.

Ветер усиливался, гулял уже по макушкам деревьев. Лес гудел. Где-то стонало надломленное дерево. Сверкнула белая молния, ударил раскатистый гром. Соня в испуге разогнула спину и, посмотрев в небо, поспешно перекрестилась. Гром ударил вторично. Схватив лукошко, Соня снова осенила себя крестом, побежала по поляне.

Озеро шумело. Свинцовые волны тяжело выкатывались на пологий берег.

Первые крупные капли застучали по листьям деревьев. Соня бежала изо всех сил, и в какие-нибудь две-три минуты домчалась до корпуса, вскочила в дверь. По железной крыше барабанили дождевые капли, и вдруг все небо в одно мгновение как бы обрушилось своим тяжелым сводом, залило монастырский двор потоком. Потекла, забулькала вода в канавах, собираясь в лужи.

— Чего так всполошилась? — Соня неожиданно услыхала сиплый голос у себя за спиной.

Она в страхе обернулась. Перед нею, широко расставив ноги, стоял Набабов с заложенными за спину руками и с пьяной усмешкой на лице.

— Ох, как я успела убежать! — едва перевела дух Соня.

Набабов рассмеялся.

— Значит, ты из трусливого десятка. Иди ко мне. А то и в самом деле гроза зашибет тебя у двери.

Соня последовала за ним в нежилую келью, поставила лукошко с ягодами на стол. Набабов усадил ее, зашагал взад и вперед.

Прошло несколько минут. Полковник внезапно схватил Соню и повалил на кровать.

— Пустите! — напрягая все силы, закричала она.

Набабов зажал ей рот… Соня в страхе напрягла силы, вырвалась из рук бандита и убежала из кельи.

Набабов опомнился.

— Эк, чертовка! — подумал он вслух и вернулся в подвальную комнату.

Андрей лежал на кровати, подложив руки под голову. Казалось, он даже и не заметил появления полковника, хотя глаза у него были открыты.

— Что там, дождь? — прозвучал сонный голос хорунжего после продолжительного молчания.

— Да! И такой сильный, какого я никогда не видывал, — ответил Набабов, заваливаясь на свою постель.

Андрей посмотрел на него и, приняв прежнее положение, подумал: «Не протрезвляется мой полковник».

— Гм… черт побери! — промычал Набабов. — Тут мне одна дивчина встретилась…

И он рассказал хорунжему о Соне.

— Зачем вы это сделали?! — закричал на него Андрей. — Нам же теперь нельзя здесь оставаться!

— Не беспокойся, Филимонович, — промямлил Набабов, словно спросонья. — Мы ее накажем.

Андрей стукнул кулаком по столу.

— Вы шутите, а она убежит отсюда!

— Никуда не денется, — спокойно возразил Набабов, укладываясь на подушку.

Вошла мать Иоанна. Андрей заглянул ей в заплывшие жиром глаза, спросил:

— Где келейница?

Старуха, не понимая в чем дело, развела руками:

— Не могу знать, раб божий.

Она перевела взгляд на полковника. Андрей процедил ей в самое лицо:

— Сейчас же узнайте, где она.

Мать Иоанна торопливо удалилась и через некоторое время доложила, что келейницы нет в монастыре.

Андрей обратился к Набабову:

— Нам здесь оставаться дольше нельзя!

— Ну, — замычал Набабов. — Я виноват.

— Собирайтесь, господин полковник! — сказал Андрей, вынул наган из-под подушки и, положив на стол, быстро начал одеваться. — А вы, матушка, если кто приедет к вам с обыском, скажите, что ничего не знаете о нас. Кстати, келейница видела здесь одного только полковника.

— Я все поняла.

Офицеры вышли из корпуса и, опасливо озираясь, скрылись на тропинке у озера.

* * *

Вырвавшись из рук Набабова, Соня бросилась к себе в келью, взяла кое-какие пожитки и покинула монастырь.

В лесу стояла та безмятежная тишина, которая обычно наступает после обильного дождя. С ветвей и листьев, точно облитых лаком, падала капель, искрилась на ярком солнце всеми цветами радуги. Лес, казалось, потемнел, стал гуще. В колеях дороги стояла грязная вода, на изволоке стекала в колдобины, овраги, реку…

Соня, не оглядываясь, с узелком в руке шлепала босыми ногами, спешила по размокшей дороге, унося кровную обиду из «божьего» дома, куда она пришла утешить свою душу.

В станице поздно вечером прокралась ко двору Корягина, поднялась на крыльцо, постучала в дверь. Сердце тревожно билось.

В коридоре послышались шаги.

— Кто там?

— Откройте, — попросила Соня, дрожа всем телом.

Щелкнул засов, и на пороге появилась Елена Михайловна, с удивлением спросила:

— Что с тобой, Соня?

— Я к Петру Владиславовичу, — заплакала девушка.

— Заходи.

— Нет, вы позовите их сюда.

Елена Михайловна вернулась в дом, и вскоре на крыльцо вышел Корягин.

— Чего не заходишь?

— Петр Владиславович, — снова залилась слезами Соня, — я ушла из монастыря.

— А чего же ты плачешь? — сказал Корягин с веселой улыбкой. — Хорошо сделала, вовремя спохватилась.