На заре

— Но ты не скорби понапрасну, — начал увещевать его Бородуля. — Скоро он сам поймет.

— Нет, нет! — горячился Лаврентий. — Его захороводили Корягин и Жебрак. Они сбили его с панталыку.

— Ну, хорошо, — промолвил Бородуля вставая. — Я пойду.

Он надел шапку. Оксана проводила его на улицу, где стоял привязанный к забору конь, шепнула:

— Папочка, больше всего виноват дед, что Виктор вступил в ЧОН. А сегодня… — Она оглянулась вокруг. — Перед вашим приездом сказал бате, что правда на стороне Советов.

— Да?

— Ей-богу!

— Ты, дочка, уговаривай Виктора. Может, он тебя послушает.

— Ой, папочка! Никогда!

— Тогда ты у него узнавай, что и как в ревкоме, — наущал отец, — и передавай Пятнице. Да по секрету, чтобы никто не знал. А я с Федотом Давидовичем и Гришкой сейчас уеду из станицы. Но об этом никому ни слова.

— Хорошо, папочка, хорошо, — дрожала Оксана от страха всем телом.

XXVI

Ночь тихая, спокойная. Медная луна, как начищенный щит, сияла в безмолвной вышине звездного неба, лила на спящую станицу свои холодные лучи; и все дома, и хаты с душистыми садами, над которыми возвышались церковь с белоглавыми куполами и черный ветряк со взмахнутыми крыльями, были точно облиты расплавленным серебром. По углам кварталов маячили фигуры часовых. Иные из них, вскинув винтовку за спину, мерными шагами расхаживали на постах, зорко следя за своими участками.

У двора Пятницы показалась группа вооруженным людей. Прижимаясь к высокому забору и стараясь быть незамеченными, они опасливо пробрались к воротам, остановились в тени под акацией. Несколько минут о чем-то совещались. Затем прошли в калитку и, отмахиваясь от собак, быстро направились к дому, стоявшему в глубине двора, среди ореховых деревьев.

Тяжело покачиваясь с боку на бок, незнакомцев встретил грузный, как мельничный камень, хозяин, отогнал псов. Заглянув из-под руки в худое, обросшее бородой лицо человека в бараньей папахе, вдруг тихо воскликнул:

— Ваше благородие, господин Курунин! Да как же вы сюда попали?

— Тише, Тихон Силыч, — каким-то неестественным голосом предупредил его сотник и указал на офицера, стоявшего с ним рядом в кубанке и в военной шинели с поднятым воротником: — Это есаул Живцов. Вы будете иметь с ним дело, а я отлучусь на некоторое время.

Пятница хотел бежать в дом, чтобы предупредить жену: мол, скорее разжигай самовар, гость-де приехал, но Живцов остановил его и попросил сейчас же наедине приступить к обсуждению неотложного вопроса. Тем временем Курунин, сопровождаемый лаем собак, с несколькими казаками поспешно удалился со двора.

С Живцовым остались лишь три военных, которые молча стояли под стеной сарая. Пятница указал на чулан, осторожно произнес:

— Здесь вполне безопасное место, ваше благородие. — Потом, как бы не совсем доверяя ему, спросил нерешительным голосом: — Так вы и есть Живцов, господин есаул?

— Как видите, — сухо ответил офицер.

— А разрешите полюбопытствовать, — продолжал Пятница с заметным волнением, — каким же образом вам удалось вырваться из рук большевиков?

— Потом, потом расскажу, — прервал Живцов.

В темном чулане Пятница зажег фонарь и, указав на скамейку, пригласил есаула за столик, пристроенный у почернелой стены. Живцов сел, расстегнул свою сумку, вынул из нее небольшую папку с бумагами.

— Нам необходимо знать всех коммунистов, комсомольцев и активистов ревкома вашей станицы, — начал он торопливо. — Можете дать такие сведения?

— О боже мой! — воскликнул Пятница. — С дорогою душою, ваше благородие!

— Замечательно, — проговорил Живцов и раскрыл перед собой папку.

Пятница достал из тайника под камышовой крышей свернутую тетрадь, разровнял ее огрубелыми пальцами и, как бы припоминая что-то, присел на колоду.

— Вот списочек у меня, — произнес он с хрипотою в горле. — Пишите первым председателя ревкома.

— Сразу же называйте и адреса их.

— Да, — сказал Пятница. — Тут все имеется. Корягин живет по улице Ленина, а номер его дома сто сорок пять. Там же и секретарь комячейки Жебрак. А по другую сторону, на той же улице, в хате за номером сто двадцать восемь, с дочкой-комсомолисткой проживает председатель квартального комитета, Фекла Белозерова, продразверсткой занимается, ваше благородие.

— Хорошо, хорошо, — остановил его Живцов. — Давайте короче, а то у нас нет времени.

Пятница называл фамилии коммунистов, комсомольцев и активистов ревкома, сообщал их адреса.

— Нужны и чоновцы? — предложил Пятница.

— Много их?

— Много, ваше благородие. До трехсот будет.

— Нет, писать их незачем.

— Тогда мы у них на воротах напишем крестики мелом, — догадываясь, для какой цели нужны есаулу подобные сведения, поспешил Пятница. — В других станицах так делают, ваше благородие.

— А живой силой сможете вы нам помочь при налете на станицу? — продолжал Живцов.

— Конечно, ваше благородие.

— Много ваших людей в станице и есть ли у них оружие? — спросил Живцов.

— Да, люди у нас имеются, и оружие у них есть.

— Какое?

— И винтовки, и обрезы, и даже пулеметы. Получили от Хвостикова.

— А как с боеприпасами?

— Почти у каждого по три или четыре цинки патронов.

— Приблизительно по тысяче двести штук?