На заре

— А кто вам на кош привез этот пулемет? — продолжал Атарбеков.

— Не знаю я того человека, — пробормотал Вакула. — Привез он ночью и уехал.

— А вы с пулеметом умеете обращаться?

— Как же… Я вам говорил на том допросе, — напомнил Вакула, — что служил в Кубанском казачьем корпусе пулеметчиком.

— А кто еще в станице находится в вашей шайке кроме тех, что сидят с вами в подвале?

— Это мне неведомо.

— А кому же ведомо?

Вакула медлил.

— Руководил кто вами? — повысил голос Атарбеков.

— Мы имели дело с Катричем, а с кем он был связан, я не знаю.

— Приведите сюда Катрича, — приказал Атарбеков.

Корягин окликнул дежурного, и через минуту арестованного ввели в кабинет.

— Садитесь, — Атарбеков указал на стул.

Катрич сел против Вакулы.

— Объясните нам, кто руководил вашей бандой в станице? — обратился к нему Атарбеков.

— Да кто ж, — скороговоркой произнес Катрич и хрустнул пальцами. — Все эти люди со мной имели дело.

— А вы с кем?

— Я подчинялся Матяшу, — ответил Катрич.

— А где сейчас Матяш?

— У Крыжановского.

— А оружие откуда вы получали? — глядел на него в упор Атарбеков.

— Оружие? — Катрич бросил испытующий взгляд на Вакулу. — Посылал нам Хвостиков…

На рассвете арестованных построили в колонну и под конвоем отправили в Кавказскую.

* * *

Гусочка повстречался с отцом Валерьяном. Запахнувшись в широкие полы черной рясы, поп скорбно промолвил:

— Ох, не соблюли мы своей сокровенности! Все воинство наше попало им в руки. Душа моя чуяла.

— Ето ничего, батюшка, на войне не без убитого, — храбрился Гусочка.

— Эх, Иван Герасимович! — безнадежно махнул рукой поп. — Живем мы все во зле и всегда мучаемся, всюду встречаем только одни неприятности. Недаром святой апостол Павел с горестью сказал: «Делать добро, которое люблю, нет во мне, а зло, которое ненавижу, делаю». Так и у нас получается. Хорошо, если отсидимся и дождемся подкрепления от Игната Власьевича.

— Ну, чего вы всполошились, батюшка? — сказал Гусочка. — Сами же говорили, что помни бога и в радости и в печали и он не оставит. Мериканцы не сегодня-завтра придут нам на помощь.

— Э, Иван Герасимович, жди у моря погоды…

— Но как все ето вышло, батюшка? — недоумевал Гусочка. — Откуда такое лихо на нас свалилось?

— Да, странное и дивное явление! — сокрушался поп. — Ничего не разумею. Совсем ничего, Иван Герасимович. Даже точно об оружии и боеприпасах знали.

— А как мы уцелели? — лепетал Гусочка. — Мабуть, хранила нас матерь божия. Ничего вам об етом не ведомо, батюшка?

— Нет, брат мой! — ответил поп и, перекрестясь, пробормотал: — Но к Игнату Власьевичу и Федоту Давидовичу не приходили. Хотя наших людей не всех арестовали. Многих пока не трогают. Видимо, каким-то образом распространили мы свою тайну. Того и гляди, за нами придут.

— А вы свой пулемет хорошо спрятали?

— В алтаре под жертвенником стоит.

Гусочка сбил на затылок треух, со вздохом заметил:

— Не предполагали мы…

— Человек предполагает, а бог располагает, — сокрушенно промолвил поп и, помедлив, посоветовал: — Ты бы как-нибудь расспросил у Калиты: может, он знает, из каких источников дознался ревком о нашей тайне.

— Нет, батюшка! — возразил Гусочка. — Хоть неизвестность и томит человека, но я етого не буду делать. Калита ить мой первостный злодей, супостат. Немедля донесет в ревком.

— Да, дела неважные, — промычал поп.

— Не падайте духом, батюшка, — подбадривал его Гусочка. — Мы теперички будем умнее. — Он расстался с попом и, направляясь домой, увидел на улице Лаврентия Левицкого, шедшего ему навстречу, спросил: — Видкиля путь держишь?

— По делам ходил, — ответил Лаврентий, пожимая ему руку.

Гусочка озирнулся кругом, шепнул:

— Вот какие дела зачались у нас в станице, Лавруха. Банда организовалась. Слыхал?

— А ты небось ничего про нее и не знал? — лукаво подмигнул Лаврентий и повел рукою по остреньким усам.

— Ты ето здря, Лавруха! Чи шутить надумал?

— А ты разве не знаешь, куда Игнат Власьевич и Федот Давидович подались?

— Господи сусе! — взмолился Гусочка. — Откель бы мне знать?

Лаврентий поморщился, бросил:

— Ты мне куплеты не рассказывай! Они боялись, чтобы их не зацаудили. Нюх у них тонкий.

— Могет быть, и так, — лукавил Гусочка, — но мне об етом неизвестно. Вот крест и святая икона!

— Как?

— Не веришь. А напрасно.

— Так… — задумчиво протянул Лаврентий. — Неприятная стория. Снова заваруха начинается.

— А какого ты мнения, Лавруха? — осторожно спросил Гусочка. — Мне сдается, что их забрали не зря.

— Как сказать…

* * *

Держась за руки, Соня и Клава направились по улице. Повернув за угол, они неожиданно увидели женщину с распущенными волосами, одетую в изорванное черное платье. Соня побледнела, замедлила шаг. Женщина шла у забора и весело распевала: