На заре

Воронов надвинул кубанку на брови и, покачав головой, промолвил:

— Мародеры[710].

XXVI

Шах-Гиреевское ущелье начинается живописными горными воротами у хутора Шамшурина, в семи верстах от Псебайской. По ущелью вьется бурная, неукротимая Малая Лаба. По левому изломанному берегу тянется каменистая дорога.

Оставив в Псебайской 12-ю кавдивизию, Воронов с 3-й Отдельной кавбригадой продолжал преследование хвостиковской армии по ущелью. Под вечер он устроил привал у Кутана[711] и Черного моста, переброшенного через Уруштен — Черную реку. Издали доносилась винтовочная и пулеметная стрельба. Это передовые подразделения кавбригады вели перестрелку с арьергардными частями белых.

Пока готовился ужин для бойцов, Воронов, устроившись под отвесной скалой, в отдалении от бойцов, принялся писать донесение в штаб армии.

Внезапно со скалы посыпались мелкие камешки. Воронов вскинул голову и увидел, что на него сверху летит пятнистая рысь. В одно мгновение комбриг отскочил в сторону, выхватил браунинг. Рысь мягко упала на лапы, приготовилась снова к прыжку, но Воронов успел выстрелить. Раненый хищник попятился, и тут вторая пуля прикончила его.

На выстрелы прибежал Митрофан, со страхом уставился на убитого зверя.

— Видал, какую ухлопал, — Воронов указал на верх скалы. — Вон оттуда прыгнула, стерва, прямо на меня.

* * *

Верстах в шести от Черного моста, в ущелье, среди зарослей фундука и полудиких фруктовых деревьев затерялось небольшое селение — Третья Рота[712]. За ним ущелье суживалось: отроги Ятыргварты — с запада и Магишо — с востока сдавливали реку с обеих сторон, и скалы, нависая над водой, как бы грозились каждую минуту обрушиться в бурный поток, преградить стремительное течение.

Дальше к югу, где скалистый мыс хребта Ахцархвы отходит вправо, ущелье опять становится шире, и взору открывается поляна бывшего кордона Умпырь[713]. Против него через реку — мост.

Вся эта суровая местность представляет собой межгорную котловину. Здесь же в Малую Лабу вливаются две бурные речки: слева — Ачипста, стекающая с восточных склонов хребта Алоус, Справа — Умпырка[714], берущая свое начало на Магишо.

С наступлением темноты хвостиковские части заняли оборону по котловине, а обозы и главные силы продолжали двигаться дальше.

По тропе гуськом, то спускаясь с крутизны, то поднимаясь на гору, нескончаемой лентой тянулись усталые люди. Кавалеристы вели своих коней в поводу, рискуя каждую минуту сорваться в пропасть. Бородачи казаки, взяв под уздцы запряженных в подводы лошадей, осторожно проводили их по опасным местам. Саперам часто нужно было расширять тропу, так как по ней не проходили телеги.

Хвостиков ехал с женой на тачанке, за которой тянулись в поводьях две оседланные лошади. Нина Гавриловна, склонив голову на плечо мужа, дремала. Хвостиков угрюмо глядел невидящим взглядом в спину Луки, сидевшего на облучке подле кучера. Впереди Баксанук и

Дауд вели своих коней, за тачанкой шла конвойная сотня.

Откуда-то сверху донесся протяжный звук, похожий на приглушенный рев быка.

— Что это? — спросил Хвостиков. — Никак, зубр?

— Нет, это олень ланку подзывает, — ответил Лука.

— Олень, говоришь? — переспросил Хвостиков, зябко кутая шею в приподнятый воротник шубы. — Надо здесь заготовить мяса, а то скоро есть нечего будет.

Тачанка, стуча колесами, поднималась все выше по тропе, вьющейся по скалистым карнизам Ятыргварты[715], нависшим над бушующей рекой. Теперь проводники вели армию по звериным тропам. Масса людей и лошадей кружила по ущельям и горам, ища выхода к морю. Слышались злые окрики:

— Куда прешься, дурень!

— Катись ты ко всем чертям!

За селением Третья Рота дважды бухнули пушки. Глухое эхо, как гром, пронеслось по ущелью. Напуганные грачи и совы всполошились, подняли неистовый крик. А вокруг лежала ночь, сырая, холодная, темная.

Только к рассвету Хвостиков с трудом добрался до Умпыря. Приказав своему изнуренному войску занять оборону в диких садах, он обосновался с тачанкой среди ореховых кустов. Баксанук и Дауд отправились к реке за водой. Нина Гавриловна повесила над костром на треноге казанок, принялась стряпать. Хвостиков улегся на бурке, возле тачанки. Лука, подбрасывая хворост в костер, оглядывал долину Умпыря и угрюмые скалы, поросшие чахлыми соснами. Наконец он обернулся к Хвостикову, спросил:

— А вы знаете, Алексей Иванович, что Умпырь называют Малыми Балканами[716]?

— Ну и что из этого? — зевнул генерал.

— Я помню, — продолжал Лука, — как наши казаки в русско-турецкую войну — после пленения Осман-паши — в студеную зиму переходили Балканы и пели:

Мы к Балканам подходили —
Нам сказали: — Высоки!
Три часа их проходили
И сказали: — Пустяки!

Хвостиков оживился, воскликнул весело:

— Так и мы! Боялись идти на Умпырь, а дорога не так уж и страшна. — Он закурил, взглянул на монаха. — Что-то больно ты молод для участника русско-турецкой войны.

Лука почесал крючковатый нос, улыбнулся: