На заре

«Наверное, думает, что я еще маленький, струшу, растеряюсь и не сумею воевать так храбро, как все остальные», — досадовал он. И, стегнув коня плетью, пустился так, что полы его серой черкески затрепыхались, как крылья. Демьяшкевич всадила каблуки сапог в бока своего кабардинца, понеслась за ним. Исмаил оглянулся, закричал:

— Все равно не догонишь!

Но Демьяшкевич в несколько минут опередила княжича, громко захохотала:

— А что, не догнала?

— Это я поддался, — бросил с усмешкой Исмаил. — У нас не принято обижать девочек.

Из-за горы долетела дробь копыт, и спустя минуту два вооруженных верховых казака осадили разгоряченных коней перед Исмаилом. Один из них приложил руку к кубанке, сказал:

— Вас ждут в Вардане-Верино[745].

Исмаил свернул на тропу, обогнул гору и прибыл в селение.

Отец и мать сидели под ширококронным орехом за столом, пили чай. Увидев сына, Крым-Шамхалов вышел ему навстречу. Исмаил слез с коня, вытянулся в струнку:

— Разрешите доложить, ата?

— Докладывай, докладывай, адъютант, — улыбнулся Крым-Шамхалов.

— Поручение твое выполнил! — воскликнул Исмаил, достал из внутреннего кармана пакет, передал отцу. — Вот от генерала Хвостикова.

Крым-Шамхалов прочел письмо, похлопал сына по плечу:

— Молодец, теперь я верю, что ты настоящий джигит.

— Что пишет генерал? — спросила Анна Петровна.

— Через час будет здесь, — ответил Крым-Шамхалов и, взглянув на Демьяшкевич, спросил сына: — А это что у тебя за Лесовичка?

— Не видишь? — дернул плечом Исмаил. — Девушка… служит у генерала Хвостикова. — И, помолчав немного, протянул просительно: — Ата, ты теперь отпустишь меня на передовую?

— Спросись у матери, — ответил отец.

Исмаил обратил молящий взгляд на мать:

— Ну пусти, мама!

— Не смей даже думать об этом! — решительно возразила Анна Петровна.

Исмаил покраснел, буркнул обиженно:

— Не смей, не смей… Вот возьму и убегу к солдатам.

Анна Петровна гневно взглянула на мужа:

— Мурзакула, ты слышишь, что он говорит?

— Как видишь, я ничего не могу сделать, — сказал отец сыну. — Материнское слово для тебя закон.

Исмаил готов был сквозь землю провалиться, увидав на губах Демьяшкевич насмешливую улыбку.

XXXV

1-й Афипский полк занимал позиции в Широком Покосе, неподалеку от Белых скал, и правым флангом соприкасался с 4-м Кубанским полком.

Аншамаха привез на бедарке два мешка яблок, высыпал их в кучу на открытом месте. Отведя Метеора в укрытие, он лег в тени скалы невдалеке от яблок, закурил.

Со всех сторон к яблокам сбегались красноармейцы.

— Товарищ командир, разрешите отведать? — обратился один из них к Аншамахе.

— А чего спрашиваешь? — отозвался Терентий. — На то и привез.

Внезапно в воздухе взвыл снаряд и угодил в яблоки. Раздался оглушительный взрыв, в небо поднялся столб дыма.

Когда Виктор Левицкий примчался с Вьюном на место происшествия, у скалы в ряд лежали трое: два красноармейца и Аншамаха. Медсестра перевязывала раненых бойцов.

— Вот трое убитых… и раненые, — доложил пожилой старшина Виктору. — Из-за проклятых яблок. На свою погибель привез командир.

Вьюн испуганно глядел на Аншамаху и, не сдержав слез, пробормотал:

— Эх, дядя Тереша! Как же это вас…

Виктор снял шапку. Сердце его зашлось от боли. Не хотелось верить, что Аншамаха — его славный боевой друг, тот, который всегда был первым в самых страшных атаках, — и вдруг погиб такой нелепой смертью.

Но на войне бывает всякое.

Тут же, за скалой, на небольшой поляне, вырыли шашками могилу…

А полчаса спустя был получен приказ о наступлении. 1-й Афипский полк пошел в атаку на Карачаевский и вынудил его отступить. На соседних участках 12-я кавдивизия Демуса, 4-й Кубанский и 273-й полки также значительно потеснили противника.

Аншамаха очнулся в кромешной тьме. Что-то сильно давило ему грудь, и он испытывал такое чувство, будто находится в горячо натопленной бане, в пару. Подумал, что это его засыпало землей во время взрыва снаряда. Правая рука совсем не двигалась. Земля душила его, сыпалась в рот, нос, уши.

Аншамаха напряг все силы, начал выбираться наружу и, наконец почуяв струю свежего воздуха, несколько минут пролежал на левом боку, затем снова принялся разгребать землю. С большим трудом ему удалось высунуть голову на поверхность. Только теперь он понял, что не просто засыпан, а похоронен, что его, видимо, посчитали убитым. Вначале Аншамахе показалось, что он ослеп, но затем увидел в черном небе Большую Медведицу. Он вскочил на ноги и тут же упал, полез на четвереньках к каким-то движущимся силуэтам, похожим на людей. Остановился, присмотрелся внимательно. Убедившись, что это были подсолнухи, пополз дальше. Страшно мучила жажда. К счастью, по пути попался баштан. Аншамаха съел арбуз и через некоторое время выбрался к реке. Обмыл лицо от сухой пыли. Здесь же, в лозняке, случайно наткнулся на грабли и на кучу новых кожаных подошв. Грабли он взял в качестве костыля и сунул за пазуху несколько подошв.

Постепенно начал разгораться восток. Сквозь дымчатые хлопья утреннего тумана все явственнее проступали горы, одетые в осенние желто-багряные леса.