На заре

— Чи правда, Василь, что вчера были люди оттуда, где Лавруха и Витька воюют? — спросила она.

— Да, были, — ответил Норкин, дымя цигаркой.

— Как же это я прозевала?! Хотелось порасспросить, до каких пор они блукать по свету будут.

— Виктор ваш зараз полком командует, — сказал Норкин. — Скоро в Передовую прибудет.

— Замучилась я дожидаючись, — вздохнула Мироновна.

К ревкому подъехала пароконная подвода, за которой в поводу шли двое коней, запряженных в плуг. На подводе сидели Калита с Галиной. Василий сел рядом с женой, спросил:

— Ружье взяла?

— Тут, под сеном лежит.

— Поохочусь утречком. Може, мяса к обеду добуду.

За станицей широкая степь чернела вспаханными полосами, полыхала выжигаемыми стерней и бурьяном. Сизый дым стлался, заволакивал густой пеленою лес, овраги, безоблачное небо. Крикливые вороньи стаи кружились, спускались на свежевзрыхленную почву, клевали червей.

Калита, понукая лошадей, то и дело оглядывал степь, закуренную палом[751]. В трех верстах от станицы он свернул с главной дороги направо, погнал коней по меже, делившей краснодольскую землю на два поля, и вскоре подъехал к своему участку.

Василий спрыгнул с подводы, снял вальки с кочетка[752]. Галина отстегнула нагрудники от хомутов и, взяв лошадей под уздцы, ввела в борозду. Калита подпряг к ним вторую пару в плуг. Опустив лемеха на нужную глубину, он присел у борозды, поправил подвязки на сыромятных постолах. Галина натянула вожжи.

— Трогай, дочко! — махнул рукой старик.

Лошади понатужились, двинулись по борозде. Зеркальные лемеха вошли в мягкую землю и, переворачивая отвалом жирный чернозем, оставляли за собой ровную борозду, по которой мерно шагал пахарь.

Василий закурил, взял ружье, не спеша направился к Кубани. Едва он вышел на целину, как из бурьяна выскочили два зайца-русака, кинулись в разные стороны Один за другим прогремели два выстрела. Оба русака были убиты. Повесив их через плечо, Василий хотел было уже возвращаться к своим, но тут из ивняка, росшего вдоль реки, выехал на коне Леонид Градов. Поравнявшись с Норкиным, он с улыбкой воскликнул:

— Ого, сразу двоих! Выходит, можно за двумя зайцами сразу гоняться.

— Уметь надо! — шутливо отозвался Норкин. — А ты где был, в отделе?

— За почтой ездил, — ответил Градов и, толкнув коня каблуками сапог, крикнул: — Ну, бувай!

Норкин проводил его глазами, вскинул ружье за спину. Его внимание привлекла простоволосая женщина в рубище, вышедшая на дорогу из прибрежных зарослей Она остановилась, потыкала палкой землю, затем пустилась бегом по дороге, потом снова остановилась и постучала палкой о землю. Норкин спрятался за куст краснотала[753], стал наблюдать. Женщина приближалась к нему. Лицо у нее было изможденное, страшное, с синими кругами под глазами. Это была Мавра. Она села около разбитого арбуза, с жадностью принялась есть его.

Норкин подошел к ней. Она подняла голову, спокойно спросила:

— А як ружье лежит на дороге — берут его?

— Берут, конечно, — ответил Норкин.

— Ну, я зараз пойду и возьму, — поднимаясь, проговорила Мавра. — Вчера вон на той дороге лежало.

— Э!.. — Норкин рассмеялся, — Ежели «вчера лежало», то сегодня его и след простыл!

Мавра опять села, пробормотала:

— А я боялась… еще стрельнет.

— Куда же ты идешь? — поинтересовался Норкин.

— В Краснодольскую, — ответила Мавра, разжевывая хрустящие арбузные корки, — к председателю ревкома. Видишь, я босая, а скоро зима. Попрошу у него ботинки. Он добрый человек. Может, пожалеет несчастную Мавру.

— А я и есть председатель ревкома, — сказал Норкин.

Мавра поглядела на него из-под руки:

— Какой же ты председатель? Ты — охотник! Вон у тебя и ружье, и зайцы.

— Ну что ж. Это я вышел поохотиться.

Мавра прищурилась:

— Думаешь, я не понимаю?

— Где же ты пропадала все это время? — спросил Норкин.

— По станицам и хуторам ходила, — ответила Мавра. — Все сыночка своего ищу. Думаю побывать еще в монастыре: может, там он.

— Как же ты его найдешь? — проговорил Норкин. — Его же убили монахини.

— Знаю… Но иногда и мертвые оживают… — пробормотала Мавра.

Норкин с горечью подумал: «Несчастная. Вот до чего довели тебя святоши». Мавра встала, поклонилась ему, зашагала в станицу.

Вернувшись к своим, Норкин сел у воза, освежевал зайцев, мясо посыпал солью. Галина подогнала лошадей к дороге. Очищая лемеха от земли и бурьяна, Калита сказал:

— Быстро ты с добычей.

Василий закурил цигарку.

— А знаете, с кем я зараз повстречался?

— С кем же?

— С Маврой. Такая худющая стала. В Краснодольскую пошла. Хочет, чтобы я обувку ей дал. Все ищет своего ребенка.

— Вот уж скиталица горькая! — тяжко вздохнула Галина.

Василий налил из бочки воды в ведро, понес лошадям. Отгоняя хвостами слепней и мух, лошади напились, потянулись к придорожной траве. Василий перевел их на противоположный загон.

Калита положил натруженные руки на чапиги[754], пошел по черной влажной борозде.

— Ежели Мавра придет к тебе за обувкой, то ты пошли ее ко мне, — сказал он. — У меня на горище найдется что-нибудь. Можно починить ботинки и дать ей, то и проче…