На заре

— Надо сообщить господину Джентемирову, — сказал Белов.

— Зараз уже не успеем, — заметил Волошко. — Думаю, что мы и сами можем отбиться.

Вскоре прибыла делегация из Передовой, среди которой был и Матяш. Волошко окинул пристальным взглядом вошедших, спросил:

— С чем пожаловали, господа?

Казаки рассказали ему о разгроме станичного ревкома в Передовой, о создании повстанческого отряда. Белов молча курил цигарку под образом божьей матери.

— Оглобля, значит, все ж таки попался, — выслушав делегацию, со злорадством произнес Волошко.

— Надо из этого Оглобли дышло сделать! — бросил Белов.

— Для того мы и привезли его к вам, — захохотал рыжебородый казак.

— А ну-ка, давайте его сюда! — распорядился Волошко.

Поплий рванулся за ковер. В проходе послышалась возня. Кто-то глухо выкрикнул: «Чего вы с ним панькаетесь[762]? В морду его, по зубам!»

Вошла Домна — бледная, напуганная. Забившись в угол, она опустилась на табуретку, нервно подобрала под платок прядь волос.

Ковер над входом отлетел в сторону, и два дюжих казака втолкнули в грот Оглоблю. Руки у него связаны за спиной веревками. Густые темные волосы всклокочены, борода залита кровью. На лбу, собранном в морщины, и под глазами, полными ненависти, — синяки.

Волошко спросил с ядовитой усмешкой:

— Ну шо, «ревко», попался, значит?

Оглобля с ожесточением плюнул ему в лицо. Волошко отвернулся в сторону, утерся рукавом черкески, Белов с силой ударил кулаком пленного по голове, но Оглобля даже не пошатнулся. Домна невольно ахнула, еще сильнее сжалась. Матяш искоса взглянул на нее, сразу понял, что Волошко и его жена — по всему, разные люди.

Оглобля, задыхаясь от злобы, презрительно бросил:

— Вот где вы сховались, недобитки белогвардейские! Ну ничего, вас найдут и в этих крысиных норах!

— Что будем делать с ним? — обратился Волошко к казакам.

— Надо выпотрошить из него кишки и пузо набить зерном всяким, — предложил рыжебородый.

— Потом подбросим к Передовой, — добавил второй. — Пущай станичный ревком глядит, как мы выполняем разверстку.

Белов швырнул цигарку на пол:

— Господа! Я предлагаю для ясности на пузе у него написать: «Выполнил продразверстку!».

Волошко одобрительно кивнул.

— Так и зробым. — Его взгляд остановился на Матяше. — А вы кто такой? Почему молчите?

— Я пробираюсь к своим, в отряд Бородули, — сухо ответил Матяш.

— Слышал про такой, — сказал Волошко. — Он где-то в Даховском ущелье действует.

Вошла его дочь — красивая, стройная девушка. Метнув высокомерный взгляд на пленного, развязно спросила?

— Кто это?

— Предревкома станицы Передовой, Валентина Ивановна, — ответил Белов.

— На скалу его, к лобовине! — бросила Валентина. — Пусть там пожарится на солнце денька два, а потом достанется орлам.

— О!.. — громко захохотав, злорадно добавил один из офицеров, стоявший тут, поблизости. — Как прикованный к скале Прометей!

Домна вздрогнула от этих страшных слов. Лицо ее потемнело, перекосилось от душевной боли. Матяш гневно прищурился.

«Ну и гадина! — подумал он о Валентине. — Сколько я видел на скалах и деревьях жертв подобных расправ Хвостикова. И вот снова…»

Оглобля наконец собрался с духом, промолвил твердо:

— Смерти я не боюсь. Но вы, палачи, зарубите себе на носу: вам это не пройдет даром!

Волошко властно поднял руку:

— В тугулевку его, Поплий! Пущай он там трошки очумается.

* * *

На рассвете бандиты доставили Оглоблю на скалу. Раздев догола, они привязали его к небольшой покатой лобовине так, что он повис над двухсотпятидесятисаженной пропастью. Ноги его свисали с утеса, опираясь на небольшие выступы.

Сделав свое черное дело, Поплий поглядел в сторону Передовой, очертания которой проступали сквозь предрассветную муть, сказал с усмешкой:

— Отсюда ему гарно будет видно, как ревкомовцы выполняют разверстку. Пошли, хлопцы!..

Утро постепенно разгоралось. На вершину скалы, к которой был привязан пленник, набежали холодные струи ветра. Оглобля висел над пропастью с закрытыми глазами. Черная борода его торчала кверху, пошевеливалась на свежем ветру. Руки и ноги немели от туго затянутых веревок.

А ветер усиливался, со змеиным посвистом шнырял по лобовине.

Но вот узник открыл глаза, увидел над собой густые набухшие тучи. Они плыли медленно и так низко, что, казалось, их можно было достать рукой.

«Наверно, дождь будет», — подумал он и, наклонив голову, заглянул в бездну, почувствовал, как от ужаса похолодело в груди. Взгляд его скользил по веревкам, которыми он был привязан к каменной глыбе. Попытался развязать их зубами, но ни к одной не мог дотянуться. Напрягая все силы, он рванулся, но веревки не лопнули.

Из-за горы блеснуло солнце, поиграло в бороде пленника и снова скрылось за черную взлохмаченную тучу. Во рту у Оглобли пересохло, начала мучить жажда. Невдалеке, над противоположной скалой, кружил ворон. Он заметил на скале человека, направил свой полет к нему и, сделав несколько кругов, сел на ближайшее дерево.