На заре

— Будем надеяться, — сказал Жебрак, — что больше этого не повторится. Прошло время, когда мы рубили сплеча. Теперь основное наше оружие — разъяснение, убеждение.

На изуродованном шрамом лице Корягина промелькнула виноватая улыбка.

— Я не против. Но вот… удержу нету, забываю в самый момент. Злость у меня на всю эту контору дюже великая. — Он махнул рукой. — А тут не трожь. Я ведь не зазря. Будь спокоен. Они нас не пожалеют.

— И все же, — подчеркнул Жебрак, — ты должен понять: так дальше нельзя тебе работать. Это на руку врагам.

— Ты, конечно, прав, — удрученно сознался Корягин. — Я иной рази сам не рад, что у меня такой скверный характер. Но что поделаешь. Три года на фронте. Все время в боях… Теперь ты будешь сдерживать меня, как норовистого коня.

Елена, закрывая лицо платком от свирепствующего суховея, приветливо встретила гостей на крылечке.

В просторной комнате Жебрак удивленно обвел глазами обстановку, сказал:

— Богато живешь.

— Это все моей женушки, Елены Михайловны, — пояснил Корягин. — Осталось ей после родителей. Я на готовое пришел.

Елена ушла на кухню и принялась собирать на стол.

V

Коммуна располагалась в восьми верстах от Краснодольской. Проселочная дорога вела к ней через реку по дамбе и круто сворачивала налево в лес, изгибалась у берега, пересекала поляны и упиралась в высокие железные ворота. Двор коммуны обнесен кирпичной оградой. На западной стороне, среди каменных построек, высился окрашенный в темно-коричневый цвет двухэтажный дом, обращенный балконом и окнами к большому фруктовому саду с аллеями, цветниками и беседками. Рядом, в излучине, бушевала грозными бурунами Кубань. От крыльца дома в сад вела длинная мраморная лестница с балюстрадой. Внизу, в расширенной ее части, стояли на постаментах две статуи. У высоких стен дома росли сосны, туи, черные тополя.

Двор вымощен кирпичом, отгорожен от сада железной изгородью. У построек хлопотали люди. Женщины стирали белье, возились с детишками, работали в саду.

Вернувшись в коммуну, Доронин и Юдин направились по тенистой аллее к двухэтажному дому.

— Что ты знаешь о Жебраке? — спросил Юдин, сорвав пышную розу и глубоко вдохнув ее нежный запах.

Доронин, немного помедлив, ответил:

— Насколько мне известно, он окончил гимназию и военное училище. Служил в царской армии в чине поручика. Потом перешел на сторону революции, командовал в Красной Армии разными подразделениями. А последнее время на партийной работе.

— С какого года он в партии?

— С семнадцатого. Его то и дело перебрасывают с одного места на другое — туда, где прорывы.

Порывистый ветер гнал по саду зеленые волны, стряхивал с деревьев еще незрелые плоды. Пыль, песок, сорванная листва вихрем кружились в воздухе.

В кабинете, отведенном для уполномоченного, Юдин сразу приступил к работе. Вынув из полевой сумки топографическую карту, развернул на письменном столе и начал делать наметки оперативного плана разгрома банды. Доронин глядел на него и видел, насколько изменился Юдин внешне за последние годы: стал солиднее, возмужал не по летам, будто ему было не тридцать четыре года, а все сорок.

А Юдин, словно позабыв о присутствии друга, делал на карте какие-то знаки карандашом, измерял циркулем и масштабной линейкой расстояние вокруг монастыря. Он то нагибался, то выпрямлялся, то сосредоточенно думал. Затем его уверенная рука снова скользнула по карте.

Вот он сделал карандашом кружок и обернулся к Доронину:

— Слушай, Павел, что это за низменность?

Доронин взглянул на карту.

— За монастырем?

— Да.

— Болото. Непроходимое к тому же.

— Гм… Плохо, — проговорил Юдин после долгою молчания. — Неужели нам придётся атаковать монастырь в лоб?

— Других, более удобных подступов нет, — сказал Доронин.

Юдин закурил папиросу, опять принялся рассматривать карту, наконец сказал:

— Ну что ж, в лоб, значит, в лоб. Поведем наступление вот с этой поляны, а здесь, у опушки леса, надо создать видимость главного удара. На правом берегу реки, против монастыря, выставим заслон человек в десять — пятнадцать.

— Зачем? — недоуменно спросил Доронин. — Река в этом месте очень глубокая.

— Враг может броситься вплавь при отступлении.

— Пожалуй, верно, — согласился Доронин.

Юдин приложил карандаш к губам и вновь над чем-то задумался.

— Без разведки нам, конечно, не обойтись. Нужен смельчак, умный, расторопный парень. Есть у тебя в чоновском отряде такой?

— Пожалуй, найдется, — ответил Доронин. — Гаврила Мечев. Ты должен помнить его: он жил на нашем хуторе с двумя сестрами и старухой матерью, разбитой параличом.

— Не тот ли, что у Данильченко квартировал? — спросил Юдин.

— Он самый!

— Зови его сюда.

Доронин вышел и вскоре вернулся с Мечевым. Юдин смерил пария изучающими глазами.

— Помнишь меня?

Здоровое румяное лицо Мечева расплылось в улыбке.

— А как же! Вы с Павлом Федотовичем у нас на хуторе гарнизовали большевиков.

— Правильно, — потрепал Юдин его по плечу. — И я тебя помню. Тебя, кажись, Гаврилой зовут?

— Точно, Гаврилой.

— В ЧОНе, значит?

— Первым записался.

Юдин объяснил ему, для какой цели его вызвали. Голубые глаза парня засветились отвагой.

— Все сделаю, куда пошлете!