На заре

— Все это коленца Жебрака и Корягина. Они, видать, решили проведать, чем дышат краснодольцы, приглядеться к ним внимательно.

И в этих догадках была доля правды: Корягин и особенно Жебрак и Юдин перед наступлением на банду, засевшую в монастыре, организовали эти скачки, чтобы прощупать ту часть населения, которая враждебно относилась к Советской власти, дать оценку своему врагу.

Околица наполнялась шумом, разноголосым говором. Дети гонялись друг за дружкой, падали, кувыркались. Женщины лузгали семечки, мужчины дымили цигарками

И вдруг над выгоном волной прокатился гул:

— Едут! Едут!

Гурьба малышей, сопровождаемая лаем собак, в клубах густой пыли помчалась к станице, навстречу колонне всадников.

Впереди на вороном коне, словно впаянный в кавалерийское скрипящее кожей седло, ехал Юдин, слегка приподнявшись на стременах. За ним на Соколе — сером кабардинце[119] — с развевающимся красным знаменем следовал Мечев с пожелтевшими синяками на лице. В первом ряду колонны на карем выхоленном скакуне, по-молодецки держась в седле, ехала Аминет. На ней казачий костюм, выданный Дорониным из фондов коммуны во временное пользование: курпейчатая кубанка, горящая кумачовым верхом и золотыми галунами, черкеска из тонкого черного сукна с серебряными газырями, темно-синие шаровары, мягкие шевровые сапоги. Гибкий стан перехвачен узким поясом с дорогим набором. Лошади вскидывали и опускали головы, звенели удилами.

Позади них четкими рядами ехали краснодольские чоновцы, комсомольцы. Впереди— Леонид Градов. В руке у него такое же красное знамя. На одной стороне полотнища золотыми буквами написано: «Краснодольская станичная ячейка РКСМ», на другой: «Будущее принадлежит нам».

На временно построенном скаковом ипподроме колонна по команде Юдина остановилась. Конники выстроились в две длинные шеренги. Юдин промчался вдоль рядов и, передав командование отрядом Гуне, ускакал к Жебраку и Корягину, появившимся на выгоне.

Гуня лихо подкрутил усы, рванулся вперед и, осадив лошадь на полном скаку в голове колонны, вскинув руку, крикнул могучим басом:

— Эскадрон, вольно!

На улицу вышел Федот Молчун в праздничной казачьей одежде, остановился у калитки своего двора. К нему подошел Лаврентий Левицкий.

— Мабуть, и чоновцы будут джигитовать, — указал он в сторону ипподрома.

— И какие там из гамселов[120] джигиты, — негодующе промолвил Молчун и, помолчав минуту, спросил приглушенно: — А ты слыхал, Лавруха, что этой ночью еще пятерых казаков схватили в станице?

Лаврентий оторопело взглянул на него.

— Не слыхал.

— Говорят, на зорьке всех в Кавказскую направили, — шепнул Молчун. — Теперь черед за нами.

— Кого ж забрали? — спросил Лаврентий.

— Перетятьку, Трегуба, Волоха, Вакулу и Козюпу, — перечислил Молчун.

Лаврентий поджал губы. На его смуглое лицо набежала тень, глубокие борозды изрезали лоб, густой сеткой собрались в уголках глаз. Острые кончики усов нервно подрагивали. Молчун заметил смятение, охватившее кума, подумал удовлетворенно: «Кажись, поддается. Да. Да… Не срывай яблока, пока зелено: созреет, и само упадет».

Из-за угла выкатили рессорные дрожки; в упряжке — пара вороных. На дрожках — Бородуля с женой. У двора Молчуна он соскочил с подножки, крепко пожал руки приятелям.

— Заезжайте, Игнат Власьевич, милости прошу, — радушно пригласил его Молчун и заторопился открывать ворота.

Лаврентий медленно побрел на выгон.

Бородуля заехал во двор, распряг лошадей.

Анилина Даниловна и Меланья Аристарховна обрадовались друг другу, затараторили по-приятельски, быстро и весело, словно горохом об стенку, и не спеша направились в дом.

Молчун заложил руки за спину, вместе с Бородулей вышел на улицу, спросил:

— Что нового?

— Ничего хорошего, Федот Давидович, — невесело ответил тот, устремляя глаза на уже забитый народом выгон. — Берут за бока нашего брата.

— Слыхал, — угрюмо вздохнул Молчун.

— Круто Корягин жмет, — яростно проговорил Бородуля. — Теперь еще двое ему на подмогу прибыли.

— А что от Аггея Захаровича слышно? — осторожно поинтересовался Молчун.

— Сегодня виделся я с ним, — сказал Бородуля и, оглянувшись по сторонам, продолжал шепотом: — Передал, что Жебрак составил списки на всех богатых людей станицы, офицеров и тех казаков, которые служили у белых. Так что нам теперь нужно быть наготове.

— Во куда дело пошло! — приуныл Молчун.

— Но бояться их нечего, Федот Давидович, — заверил его ободряюще Бородуля. — Время само покажет. Лишь бы только Врангель высадил у нас десант, а там… все пойдет как по маслу.

— А Пятница еще не вернулся из Прочноокопской? — спросил Молчун.

— Пока нет. — Бородуля отрицательно покачал го ловой.

— И как оно там в Царицынской даче, — встревожен но пробормотал Молчун. — Неужели разобьют есаула Живцова и сотника Курунина? Как, по вашему, Власьевич?

Бородуля пожал плечами.

— Трудно что-либо предугадать, Федот. Может быть, им удастся уйти к Хвостикову в горы. Скоро все узнаем

Из станицы на выгон легко выскочила линейка. На ней с одной стороны, едва удерживая в вожжах ретивых коней, сидел Доронин; с другой — Корягина с сыном и Батракова.