На заре

— Господа русские воины! — напряженно закричал эмиссар. — Я говорю от имени командующего морскими силами САСШ на Черном море. Мы пришли в вашу страну, чтобы навести в ней строгий порядок, задушить большевистскую революцию. Мое правительство имеет договоренность по этому вопросу с бароном Врангелем и генералом Хвостиковым. Мы уже начали отпускать вам оружие по этой договоренности. Теперь дело за вами, господа казаки. Вы должны показать свою сплоченность, силу и храбрость в борьбе с нашим общим врагом!

— Спасибо за помощь! — дружно закричали в колоннах.

Полли одобрительно мотнул головой и, как изваяние, застыл у загородки паперти.

Потом выступил вперед отец Фотий. Тяжело дыша и кряхтя от ожирения, он произнес басом:

— Братия, на вас возлагаются большие надежды! Вы призваны огнем и мечом очистить Кубань от большевиков.

Отвислые мясистые его щеки надувались, как мехи, с каким-то особенным шипением выпускали воздух сквозь ржавые и редкие зубы. Ему тяжело было говорить. Повстанцы не шевелились. Поп протянул руку вперед, воскликнул:

— Помните, братия, проповедь святую: «Согрешающих перед всеми обличай, да и прочие страх имут!»

Сбор закончился. Колонны направились к своему корпусу, и казаки там занялись подготовкой к уходу из монастыря.

На конюшне просматривали и чистили верховую сбрую. По всему двору, покрытому прохладной тенью густых деревьев, копошились люди. Несколько казаков старательно укладывали на подводы корзины и мешки с провизией.

Хвостиков, Полли и Набабов закрылись в башне и, развернув на широком столе карту, приступили к изучению путей, по которым можно было безопасно провести свой отряд в район формирования армии.

* * *

На колокольне отец Фотий с биноклем в руках следил за лесистой местностью. К нему поднялся Андрей Матяш, спросил:

— Как дела, батька?

— Пока все тихо, — поправив на голове шляпу, ответил поп.

Андрей взял бинокль, принялся рассматривать станицу, лес, коммуну и хутор Драный, находившийся на полпути между монастырем и коммуной. Вдали на лесных дорогах виднелись подводы.

Вскоре поднялись на колокольню Хвостиков и Полли, начали шарить биноклями по лесу.

На колокольню взбежал Набабов, приложил бинокль к глазам и вдруг воскликнул:

— Господа! Интересное явление я вижу. Коммунары выходят на работу в поле!

Все навели бинокли на коммуну.

— Да, верно, — проговорил Хвостиков.

На лице Набабова расплылась широкая улыбка.

— Не прикажете ли, господин генерал-майор, «попрощаться» с ними перед уходом, а?

Хвостиков опустил бинокль, взглянул на Полли.

— Как вы, господин эмиссар?

Полли пожал острыми плечами:

— Вам виднее, господин генерал-майор.

— Случай уж больно заманчивый! — торжествовал Набабов.

— Пожалуй, — согласился Хвостиков.

Отец Фотий указал на пулемет, выставленный тут на случай набега чоновского отряда, обратился к Хвостикову:

— Ваше превосходительство, поручите мне дежурство около этой адской машины. А то моя душа не на месте. Наши-то ребятки не совсем хорошо умеют с нею обращаться. А оттуда того и гляди гроза разразится.

— А вы стрелять умеете? — не без интереса спросил Хвостиков.

— А как же, — многозначительно протянул отец Фотий. — Я ведь по воле божьей помогал генералу Деникину. Там и научился.

— А. Это прекрасно, — произнес Хвостиков. — Разрешите узнать, из какого сословия происходите?

— Исконный казак, — охотно ответил поп. — Прародители пришли с Запорожья во время второго переселения.

XI

На рассвете два бойца чоновского отряда ввели арестованного Козелкова в кабинет председателя ревкома. За столом сидел Корягин, у открытого окна курил папиросу Жебрак. Корягин, казалось, прирос к своему месту, остановил взгляд на бывшем своем секретаре.

— Ну! Выкладывай, как шпионил? — спросил он, и сердце его зашлось от гнева.

Козелков, потупив голову, молчал. Пальцы судорожно теребили пуговицу на пиджаке, дрожали, точно от холода.

— Что, решил не отвечать, собачье отродье? — повысил голос председатель, и кровь застучала у него в висках.

Арестованный передернул плечами, остановил немигающий взгляд на нем, прохрипел:

— Рассказывать нечего. Тебе все известно.

У Корягина от ярости потемнело в глазах, захватило дыхание. Мускулы сжались. Он бросил стремительный взгляд на Жебрака, предупреждающе смотревшего на него, тяжело перевел дух и, забарабанив пальцами по столу, промычал:

— Понятно. — Вытер холодный пот на лбу и, пересиливая себя, спросил у допрашиваемого уже более ровным, однако настойчивым тоном: — Кто еще связан с бандой в станице?

— Этого я не знаю, — грубо и наотрез заявил Козелков. — Я пошел к Мишуре только затем, чтобы предупредить о предстоящем аресте.

— А еще о чем сообщил?

— И о наступлении.

— Кто еще знает об этом, кроме Мишуры?

— Больше никто.

— Врешь, контра! — грохнул Корягин кулаком по столу, схватил допрашиваемого за воротник обеими руками. — Ты думаешь, я буду нянькаться с тобой? Признавайся, собачье отродье, или я из тебя душу вытрясу!

Жебрак поднял руку, спокойно сказал:

— Погоди, Петро. Мы еще успеем его допросить.