На заре

И на середину в нарядном цветастом платье выбежала Оксана. Вытянув одну руку в сторону, а другую согнув над головой, она топнула каблуками красных сапожек, пустилась в плясовую по освобожденному кругу. Стройная, гибкая ее фигура, как бабочка, порхала из стороны в сторону. Высоко держа голову и выпятив грудь, она, казалось, плыла в воздухе, заглядывала парубкам[191] в очи, призывала их посостязаться с нею в лихости.

Виктор выбежал ей навстречу, и они, то разбегаясь, то снова сбегаясь, выделывали сложные па в вихревом танце. Парни и девчата ожесточенно хлопали в ладоши и громко выкрикивали:

— Асса! Асса!..

На крыльцо, обнявшись, вышли Бородуля и Левицкий, обратили внимание на танцующих.

— Ты бачишь, Лавруха, как твой сын носится с моею дочкой! Ей-богу, из них была бы гарна пара! Да ты глянь, как она, бисова дивчина, заглядывает ему в очи! Все же нам придется их поженить.

Лаврентий расправил усики, покосился на Бородулю, подвигнул:

— Я не прочь породниться с вами, Игнат Власьевич, но… я слыхал, недоброе болтают в станице про вашу Оксану.

— Гм… Мало ли что болтают. А танцуют они, бисови дети, как черкесы! — воскликнул Бородуля.

Соня стояла на веранде у раскрытого окна и с тоскою глядела на исполнявших лезгинку. Она уже слыхала от Галины, что Виктор собирается жениться на Оксане, и ощущала в душе нотки ревности: ведь он тогда, при встрече в лесу, назвал ее красавицей.

«И это, видимо, не зря, — рассуждала она. — А теперь решил взять Оксану. Да оно иначе и не могло быть. Я же в монастыре. Он знает об этом…» Ей не хотелось больше тревожить свою душу, и она начала помышлять, как бы незаметно, тайком уйти со свадьбы, но глаза ее не могли оторваться от Виктора…

— Виктор, сделай кинжального ежа! — спускаясь по ступенькам крыльца, крикнул Григорий.

Виктор, вооружившись двумя кинжалами, с поразительной быстротой начал выписывать ими замысловатые фигуры в воздухе. Лучи жаркого солнца блестели на холодной стали кинжалов, напоминая ежа, утыканного сверкающими иглами. Оксана, как мотылек, носилась, порхала вокруг него, не чувствовала земли под ногами.

К Соне подошла Галина, взяла ее под руку, заглянула в глаза.

— Ну, как ты? — спросила она. — Не скучаешь?

— Нет, — покачала головой Соня.

Она прильнула к ней, хотела что-то сказать, но в дверях коридора показались Меланья Аристарховна и Акилина Даниловна, пронизали их глазами и, остановясь на крыльце, залюбовались танцевавшими. Соня почувствовала неловкость и опять стала глядеть в окно.

Музыка наконец умолкла. Оксана вытерла на румяном лице пот. Виктор вложил кинжал в ножны и поправил осунувшиеся голенища сапог.

Меланья Аристарховна с улыбкой махнула на них рукой:

— И шоб вас!..

VI

Начался обряд осыпания. Мать жениха вынесла из дома сито, наполненное хмелем, пшеницей, деньгами, орехами, конфетами, и начала пригоршней метать все это на головы молодых, стоявших внизу перед нею на ступеньках крыльца. Все от мала до велика бросились за лакомствами, толкая друг друга, крича и падая.

Вскоре сито опустело в руках матери, и гости с шумом потянулись к своим подводам, стали занимать места.

Григорий и Галина уселись на тачанке. Около них разместились Виктор, Оксана и Соня. Поезд тронулся, помчался к Калите, оглашая станицу музыкой.

Виктор зачарованно глядел на девушек, сидевших против него, казалось, не мог определить, какая из них была красивее — Оксана или Соня. Голова кружилась и шумела от хмеля, в глазах рябило.

Соня, чувствуя близость Оксаны, отклонялась от нее, куталась в черную мантию, и нежное ее лицо, обрамленное капюшоном с белыми отворотами, хмурилось, было суровым и недоступным. Оксана же, наоборот, своим живым, общительным характером производила на всех приятное впечатление, умела, как говорится, с ходу влезть в душу. Наконец она не выдержала и, обнажив в улыбке ряд белых зубов, подмигнула боярину:

— Ты чего принялся нас разглядывать? Купить вздумал, что ли?

— Да вот, — так же шутливо ответил Виктор. — Не пойму только, какая из вас лучше.

— Соня, конечно! — подхватил Григорий.

— Она замуж не пойдет, — сказала Оксана. — Видишь, на ней черная ряса.

Соня инстинктивно повернула голову, посмотрела ей в глаза, подумала: «А кто виноват в этом?»

У ворот свадебный поезд встретили парубки, потребовали магарыч[192]. Григорий скосил маленькие соминые глаза на них, спросил:

— Сколько ж вы просите?

— Пять четвертей[193] водки! — закричали голоса.

— Нет, стоко я не можу дать, — ответил Григорий.

Приказал кучеру ехать. Несколько дюжих парней вцепились в уздечки, осадили лошадей назад.

— Ты что? — раздались крики. — Хочешь, чтобы мы в метелицу сгуляли[194]?

— Саму лучшу дивку взял у нас да ешо торгуешься? — гаркнул басом над самым ухом жениха высокий парубок в украинской рубашке. — Немедля выставляй водку, а то потребуем больше!

Как ни упирался Григорий, хлопцы все же настояли на своем. Тачанка с молодоженами въехала во двор.

Отец и мать проводили их в хату. За ними повалили и бояре с дружками. Уселись за столы.