На заре

Иногда легкий ветерок потянется с Кубани, слабо прошумит по гриве еще не скошенного хлеба, погонит по ней торопливую волну. И тогда на его пути все оживет, посвежеет; на душе крестьянина станет радостнее, прибавятся новые силы. Он вытрет рукавом соленый пот с лица, вдохнет прохладу — и снова за работу.

Линейка, постукивая колесами, катилась по дороге, заросшей по обочинам разнотравьем. Жебрак и Батракова возвращались из парткома, где принимали в партию активистов Краснодольского ревкома.

Слушая надсадный перепелиный крик, Жебрак молча раскуривал папиросу. Голубой табачный дымок вился в темно-русых его усах, таял, как блуждающее облачко на горизонте. Батракова сидела рядом. Задумчивые ее глаза спокойно обозревали краснодольские просторы, по которым, как букашки, шевелились вдали люди, двигались косилки, арбы, нагруженные пшеницей. Бескрайние поля и чистое лазурное небо манили к себе, и сердце от этого наполнялось чувством радости, настроение поднималось, ширилось. Агриппина Леонтьевна сняла с себя беленький в горошинку платок, стряхнула с него дорожную пыль и повернулась к Жебраку, сказала:

— Говорят, банда Курунина появилась возле Темижбекской.

— Знаю, — проговорил Жебрак. — Сегодня ночью бой там был.

— И много бандитов? — спросила Агриппина Леонтьевна, и на ее лице и в серых глазах застыла настороженность.

— Предполагают, человек до ста, — сказал Жебрак. — Пытаются прорваться на ту сторону Кубани.

В голубой выси громадный коршун, тяжело взмахивая крыльями, высматривал на земле добычу. Жебрак внимательно следил за плавным его полетом.

В воздухе послышался гул мотора. Агриппина Леонтьевна закрылась рукой от солнца, посмотрела вверх. На небольшой высоте летел самолет. Над станицей он снизился. Из него, точно грачи перед дождем, полетели листовки, закружились, запорхали в воздухе.

— Что это? — обеспокоилась Агриппина Леонтьевна.

Самолет сделал разворот над церковью, сбросил еще пачку листовок, полетел в поле. Там проделал то же самое и взял курс на Кавказскую.

— Это самолет чужой, — озадаченно сказал Жебрак.

Казаки, работавшие на кошах[231], следили за бумажками, падавшими на землю. Люди ловили их, читали. Жебрак схватил одну листовку на лету, прочел следующее:

Казаки, крестьяне, горцы, иногородние! Не ходите на мобилизацию, ибо уведут вас с Кубани на Волгу, подальше от родного края, а в ваше отсутствие окончательно разрушат ваши гнезда. Берите ваше оружие, коней, седла и прячьтесь! Прячьтесь по ярам, горам и лесам, поджидая нашего прихода.

— Врангель действует, — сказал он, разорвал листовку, посмотрел в степь, где люди читали вражеские прокламации, ударил вожжами лошадей, пустил их рысью.

* * *

Несколько листовок упало на кош Левицких. Около Виктора собрались казаки, явились и отец с Бородулей и Молчуном. Пришла Оксана, а за нею и Григорий с Галиной.

— А ну-ка, Витька, читай вслух, — сказал Бородуля, — что там пишут.

Виктор взглянул на него, и лицо его слегка покраснело.

— Дрянь всякую, — проговорил он вызывающе.

— Фу, какой пышный! — обиделся Молчун. — Мы и без тебя прочитаем.

Виктор отдал листовку, отвернулся. Молчун, вытянув руки и откинув назад голову, повел глазами по строчкам, но буквы сливались в одну серую массу, и он с досадой пробормотал:

— Ничего не вижу без очков.

Хотел было вручить прокламацию сыну, но, вспомнив, что он в грамоте ни тпру ни ну, передал Оксане. Бородуля взял у нее листовку, выпрямился, медленно начал читать. Казаки затихли. Виктор стоял в стороне, разминал в ладонях колос пшеницы. Лаврентию очень не понравилось его поведение, но он промолчал и, стараясь успокоиться, свернул цигарку, закурил и остановил взгляд на Бородуле.

— Так, значит, дела идут, — многозначительно протянул Молчун, окидывая казаков торжествующим взглядом.

Бородуля свернул листовку вчетверо, переглянулся с Лаврентием.

— Как ни хитрит Врангель, — заявил один из стариков, — а мы его думку знаем! Казаки за ним не пойдут!

— А почему вы так думаете, дядько Опанас? — перебил его Молчун, пристально глядя ему в лицо.

— Да потому, шо он хамлет[232] — Врангель тот! Пропади пропадом все эти господа! Сидели век на нашей шее, как вошь паскудная, теперь спихнули их. Они и заскулили, шапки перед нами сняли: мол, заступитесь за нас, а то нам без вас жрать нечего. А я скажу так: не нужны они здеся, без них обойдемся! Верно я кажу, братцы казаки?

— Шо и балакать! — вырвалось у кого-то. — Пусти черта в дом, не вышибешь его и лбом!

— Не пойдем мы поддерживать генералов! — заявил коренастый казак. — Знаем, какая у них правда!

— А то! — шумела толпа. — Побьют и Врангеля, как побили Деникина в нонешнем году!

Бородуля, Молчун и Лаврентий Левицкий, не вступая в разговор с казаками, завели беседу о косовице. Толпа постепенно стала расходиться.