На заре

Оксана с Виктором направились к жнейке. Неожиданно она спросила:

— Правда, что у тебя много книг?

— Кое-какие есть, — ответил Виктор.

— А я хотела к тебе зайти взять какую-нибудь, — проговорила Оксана с расстановкой.

— Что ж, заходи, — ответил Виктор, пристальна всматриваясь в нее.

— Сегодня вечером, обязательно, — предупредила Оксана.

Она улыбнулась и, показав ему кончик языка, заспешила к себе на кош. Стройная ее фигура плавно покачивалась.

К Виктору подошли казаки, ехидно скаля зубы. Григорий исподлобья поглядывал на своего соседа, закурил.

— Так тебе листовка, значит, не понравилась? — обращаясь к Виктору, злобно ухмыльнулся один из казаков.

— А тебе какое дело? — бросил тот, проверяя крылья жнейки.

— Хе, большевиком заделался! — Казак сдвинул набекрень кубанку.

— По зубам захотел? — вспылил Виктор.

— Ого-го, дружище! — вскричал казак. — У тебя, видно, желчь не в порядке!

Виктор неожиданно набросился на него, одним ударом сбил с ног. Все оторопели, попятились назад.

— Что ты делаешь? — закричал Григорий.

— И ты получишь! — тяжело дыша, Виктор метнул на него злой взгляд.

На бугре показались верховые чоновцы. Постояв несколько минут, они рассыпались по полю, пустили коней под изволок[233], к косарям.

* * *

Вьюн, держа в руках собранные прокламации, во весь дух мчался с ватагой ребятишек через церковную площадь в ревком…

Корягин приказал дежурному сжигать все собранные листовки.

Направляясь к строившемуся клубу, он увидел на улице, идущей от реки к центру станицы, несколько подвод. Это комсомольцы перевозили кирпич к сгоревшей ссыпке. Там же были сложены штабеля строительного материала.

Гуня, только что возвратившийся из Кавказской, приветливо махнул широкополым брилем Корягину и сделал несколько шагов ему навстречу.

— А я из отдела, — прозвучал его внушительный бас. — Хотел к тебе заглянуть, а тут эти листовки.

— Приняли в партию? — спросил Корягин.

— Приняли, единогласно, — протянул Гуня… — Мы ж пролетарского происхождения!

— Теперь надо браться за продразверстку, Харитонович, — попыхивая трубкой, сказал Корягин. — Да учти, враг сейчас будет смелее действовать. Эти листовки… Сегодня на вечер я вызвал к себе некоторых: предупрежу их о вывозе зерна. Ты в своем квартале начинай действовать. — Он вытряхнул пепел из трубки и, сунув ее в нагрудный карманчик, добавил: — Хлеб многие уже начали молотить.

— Да, с этим делом тянуть нельзя, — согласился Гуня.

— К тому же, — Корягин приподнял руку, — немедля, срочно надо организовать помощь в косовице и обмолоте хлеба семьям, у кого пострадали чоновцы. Кулаков мобилизуй.

На улице показалась линейка. Жебрак остановил лошадей и спросил:

— Что сделано с листовками?

Корягин доложил, что прокламации в основном уничтожены во всей станице и что в степь послано второе отделение чоновского отряда во главе с Норкиным.

— И все же надо собрать актив, — заключил он озадаченным голосом, бросив короткий взгляд на Агриппину Леонтьевну.

— Это необходимо, — согласился Жебрак.

Корягин сел рядом с ним на линейку, и лошади тронулись. У ревкома их встретила Фекла Белозерова. Корягин отвел ее к частоколу, сказал:

— Я хочу назначить тебя председателем квартального комитета, на место Градова. Как ты, не возражаешь, Фекла?

Белозерова пожала плечами…

XII

Вечером после заседания актива в кабинет вошел отец того Хмары, который сжигал в яме пшеницу и был за это арестован. Сняв шапку и опираясь на суковатую палку, он глухо спросил:

— Иде тут председатель?

— Я буду за него, — отозвался Корягин.

Старик перевел на него взгляд, прохрипел:

— А… я погано бачу.

— Садитесь, — Корягин указал на стул.

Хмара, кряхтя, сел и снова поднял глаза на председателя.

— Петро, на шо ты меня кликал?

Корягин прищурился и, как бы собираясь с мыслями, некоторое время молчал, потом встал, распахнул окно.

— Продразверстку начали возить?

— Яка ж теперь разверстка? — задыхаясь, пробормотал старик. — Хлеб в нонешнем году неурожайный вышел, да он ишо и на корню. Сына ж вы зарештувалы, а я… Скоро и себе жрать нечего будет.

— Вы сказки мне не рассказывайте! — строго прервал его председатель. — Извещение получили?

— Шо ж шо получил, — сказал Хмара.

— Так нужно выполнять, — садясь на свое место, предупредил его Корягин.

— Недельки через полторы только косовицу закончим, — внимательно приглядываясь к Жебраку и другим ревкомовцам, старик развел руками.

— Хлеб возить нужно! — Корягин стукнул кулаком по столу. — Слышите?

— Возить ишо нечего, — нахлобучивая шапку дрожащими руками, тяжело дышал старик.

— А палить в яме — есть хлеб?

— Так то ж не я палил, — держа руки на палке, заявил старик.

— А кто же? — Корягин налег грудью на стол и заглянул богатею в лицо. — Сын-то ваш? Не умер Данило, так болячка задавила. Нечего хорониться друг за дружку! Все. Завтра же приступайте к молотьбе и хлеб везите на ссыпку. Больше напоминать не буду.

Старик вышел. И сейчас же через порог переступил высокий казак. Глаза быстрые, надменные, с нескрываемой злобой.

Корягин остановил взгляд на нем.

— Почему продразверстку не возите?