Набег язычества на рубеже веков

Такой образ жизни интеллектуала конца XX века вполне, думаю, демонстрирует подзабытое слегка в наш век прагматики и эгоцентрированной целесообразности явление интеллигентского подвижничества, когда кто-то вопреки всем не-возможностям берёт на себя заботу об «интересах общечеловеческого благоденствия» (А. Ф. Лосев) и в этом своём праве на мнение и позицию становится непоколебимо твёрдым.

Именно таким мне запомнился Сергей Борисович в месяцы наших частых встреч в связи с подготовкой Международных Бердяевских чтений в марте 1999 года. В нашей оргкоманде его отличала удивительная доброжелательность в отношениях, энергичность действий, мягкая ирония в оценках, лёгкость в общении, но и при этом – твёрдость убеждений, неуступчивость, нравственная стойкость, если дело касалось жизненных правил и принципов. Свет такой Личности был настолько значим для всех нас, что спустя время, при выпуске Бердяевского сборника работ, решено было не окаймлять имя С. Б. Бураго в знак ухода и прощания черным цветом, ибо все понимали – душа его из тех, что продолжает говорить о мире людей светлым словом непреходяще значимых ценностей. И главный урок Сергея Борисовича – урок при-учения к неравнодушию. Освоить достойно его можно, наверное, лишь открыв для себя мир Сергея Бураго.

Войти же в это по-особому организованное сознание Другого – задача не из лёгких, и мои размышления на заявленную тему – отнюдь не претензия на целостное представление взглядов Сергея Борисовича; думаю, вполне понятно, что такого рода работа – дело будущего и плод усилий не одного человека. Мне же хотелось бы в юбилейный для ученого год вспомнить некоторые рождённые им идеи, актуализировать наработанные темы, обратить внимание на те философские основания и отдельные принципы, представленные в творчестве Сергея Борисовича, которые вполне, как мне представляется, могут служить исходными началами при объяснении мира и человека, проблемных ситуаций их взаимоотношения в настоящее время. Понятно, что это м о ё видение, моё понимание свершенного С. Б. Бураго, то есть, личностная особенность такой интерпретации вполне очевидна.

Мне думается, что вообще право памяти предельно индивидуализировано и иным быть не может, ибо связано с герменевтическим восстановлением в другом сознании чужого личностного «Я». Как замечал сам Сергей Борисович, «в любом виде творчества внеличностной объективности не существует, все объективное проявляется через индивидуальное и личное»¹.

В своё время Сергей Борисович прекрасно показал, как философская герменевтика по существу проблематизировала онтологические уровни языкового понимания мира человека именно как миропонимания, то есть, как возможности подлинной встречи человека и мира в смысловых контекстах языка культуры. В этом своём задании герменевтика явилась своеобразной поддержкой языку в порождении смыслов как способов сохранения самой возможности общения людей, со-общения их с миром, диалога традиций, личностей, культур. Понимание Сергей Борисович интерпретировал как самораскрытие, доведенное до уровня надиндивидуального, где только и возможно тождество читателя и поэта, человека и мира. В связи с этим он писал: «Смысл стихотворения личностен: он дан автором и воспринят читателем. Причём и автор и читатель оказываются далеко не наедине: между ними и в них – язык, сам по себе соединяющий индивидуальное с общенациональным и через него – со всечеловеческим, и всё это – на волне динамически развивающейся жизни»². Воспользуемся же и мы для понимания другой индивидуальности этим герменевтически-коммуникативным способом интерпретации, представляющим собой особого рода интеллектуальную деятельность, связанную с феноменом памяти.

Следует отметить, что право памяти – особого порядка свойство человеческой культуры как способа рождения и поддержки человеческого в человеке, иначе говоря, творения в нём того духовно-ценностного, эстетического, то есть, чувственно небезразличного, начала, без которого нет и не может быть личности, невозможно пребывание человека в культуре, неполна, этически несостоятельна деятельность человека в традиции.