Над пропастью

– Потому что ты уверен,— ответила она. — Говорят, что Барчук нарочно вставляет тебе палки в колеса. Странно, такой хороший дядечка... Я это говорю не потому, что я подхалимка,— поспешила добавить она (он улыбнулся). — Почему он это делает?

– Это длинная история.

– Расскажи! — попросила она.

– Начать с того, что он невзлюбил меня с первого взгляда — как чувствовал, что со мной не будет спокойной жизни. Мужчина он, конечно, на редкость обаятельный, трудяга, каких мало, и как специалисту ему цены нет. Но тебе не рассказывали, как он руководил лабораторией до моего прихода? Все было построено на иерархии и на его личных симпатиях-антипатиях. Нескольким старым кадрам он отдавал все заказы. Те, в свою очередь, распределяли их по частям среди молодых сотрудников, считавшихся недостаточно опытными для самостоятельной работы, оставляя за собой общее руководство. И наконец, к молодым прикрепляли новеньких, то есть проработавших один-два, а то и три года. Последним доставалась самая нудная и черная работа. Заработанные на хозрасчете деньги распределялись также строго по иерархии. Для этого Барчук придумал целую систему повышающих и понижающих коэффициентов, в которых никто даже не пытался разобраться, потому что всякий усомнившийся в непогрешимости его руководства рисковал впасть в еще большую немилость. Критику в его адрес могли себе позволить лишь самые старые и авторитетные кадры, но им-то как раз выгоднее всего было притворяться ничего не понимающими. Ни способности, ни реальный вклад каждого не играли никакой роли. Я полгода работал на подхвате, а затем в один прекрасный день потребовал у Барчука самостоятельное задание. Всех рассмешила моя наивность и самонадеянность. Я продолжал настаивать и в тот день нажил себе врага. К концу недели я доконал-таки начальника: чтобы проучить наглеца и выскочку, он дал мне заказ, которым собирался заняться сам ввиду его особой трудности. Себе он отводил на эту работу три месяца; мне, в знак особого презрения, дал шесть. Помню, как он швырнул папку на мой стол, даже не удостоив меня взглядом, и сказал Алле Мироновне, изобразившей изумление: «А, пусть! Все равно через час вернет». Но он недооценил мой трехлетний опыт работы в заводском конструкторском бюро. К тому же я не стеснялся обращаться за помощью к коллегам. Особенно молодые девушки охотно консультировали меня в тех редких случаях, когда мои вопросы не ставили их в тупик. Мне тогда было двадцать пять лет, я был холост, весел, поднимал гирю и бил себя кулаком в грудь, производя барабанный гул. Кстати, у меня и сейчас талия семьдесят сантиметров, а грудь сто,— не удержался и похвастался он.

– Я это заметила и оценила,— заверила его Маша; он довольно улыбнулся.