Надежда (Сергеевна)

Матка. Она — матка. Она — живая от века и до века. Бессмертная, но и бессильная. Обреченная на тьму и тишину, живущая только за счет других. За счет искателей-разведчиков, которые кормят ее. За счет рабочих, которые обслуживают ее.

И за счет солдат, которые защищают ее.

Солдат?

Моих солдат. Иди ко мне! Стань мной! Стань моим солдатом!

Это на самом деле просто и понятно. Стать солдатом, который защищает свою матку. Стать тем, кто сражается, чтобы жила она. Бессмертная. Бессильная.

«Ты… бессильна!»

Нет, я сильна!

«Ты ничего не можешь».

Нет, я все могу. Я могу дать тебе силу. Могу дать тебе жизнь. Вечную жизнь!

«Никто не может жить вечно».

Я могу!

«Это — не жизнь».

Спроси у тех, кто служит мне. Они когда-то сами пришли сюда. Сами преклонили колена. Сами попросили забрать их жизни, испугавшись вечности и смерти. И я взяла их. В обмен за вечность сделала своими слугами…

«Они — это… рептилоиды?»

Существа, похожие одновременно на муравьев и ящериц. Дикари. Они подчиняются этой… матке? Они вовсе не ее личинки, не ее потомство, которое, как в колониях общественных насекомых выполняет всю работу по обслуживанию муравейника и царицы, которая непрерывно откладывает яйца? Они когда-то были… отдельным народом?

Да.

Со скоростью калейдоскопа замелькали быстро меняющиеся картинки. Они наслаивались одна на другую, путались и сливались в один плохо смонтированный фильм, сюжет которого угадывался с трудом.

Цивилизация. Не самая сильная, не самая могущественная, только-только осознавшая себя и начавшая строить свой мир. Первые поселения, первые города. Первые прирученные животные и окультуренные растения. Зачаток искусства. Тот период истории, когда разумные существа, начав познавать мир и столкнувшись с неведомым, придумали себе богов. Вот только один из богов оказался отнюдь не плодом воображения и продуктом, так сказать, коллективного бессознательного. У этого «бога» оказалось не только собственное сознание, но и тело, которому требовались слуги. И в течение нескольких поколений новоявленное «божество» полностью подчинило себе разумную расу. Вернее, подчинило часть народа, который впоследствии истребил остальных, отказавшихся повиноваться. И цивилизация погибла. Зато появился новый вид псевдоразумных существ, у которых от прежней жизни остались лишь эти строения и странное словечко «табу» — то ли название, то ли приказ…

«Нет!»

Короткое словечко причинило боль. В нем была сила. Матка атаковала, пытаясь сломить защиту, проникнуть в разум…

И получила отпор.

Ее отбросило назад. Второй промах напугал и обескуражил. Эти существа были не просто слишком сильны. Они были чужими. Чуждыми. Они не просто сопротивлялись, они еще и подавляли ее волю к жизни. Они все…

Нет, не все. Один из чуждых разумов оказался слабее, податливее. Это был шанс.

Рой очнулся первым. Завыл от остаточной боли, хватаясь за голову. То, что он узнал, не укладывалось в голове. История гибели целой цивилизации, задавленной в зародыше, невольно отступила на второй план. Почему сейчас матка его «выбросила»? Не справилась с человеческими разумом, который оказался сильнее, чем сознания дикарей, с которыми она до этого имела дело?

Как бы то ни было, он был свободен. И надо было действовать. То, что произошло один раз, не должно повториться.

Кругом мычали, ревели, стонали и плакали от боли остальные. Но все были живы и, похоже, их уже отпускало, как отпустило Шоррена.

Все, кроме Круса. Рыча и что-то взахлеб лепеча в беспамятстве, брызгая слюной и вытаращив глаза, Вонючка методично бился головой о стену, словно старался размозжить себе череп. Машинально, не раздумывая, Рой кинулся к нему, пытаясь удержать, остановить. Великан был силен, а сейчас, в ярости и отчаянии, его сила возросла в несколько раз. Он легко, как пушинку, отбросил бригадира в сторону, и Рою пришлось ударить в ответ. Ударить так, как последний раз он бил девять лет назад, в тот день, когда…

Тогда тот удар принес смерть. На сей раз Крус лишь покачнулся, ненадолго теряя контроль над сознанием и телом, и Рой не замедлил этим воспользоваться. Схватил руками его голову, прижимая к себе и своими плечами и спиной закрывая Вонючку, становясь живым щитом между ним и каменной стеной. Злой, едкий, опасный, Вонючка был в первую очередь человеком. Его человеком, за которого он отвечал. Человеком, на которого — он это чувствовал — сейчас нацелила свои последние силы матка.