Наполеон

Во время первой, итальянской, кампании Бонапарт уже показал, какую пользу может принести это удивительное сочетание строгости и душевной тонкости. Ведя переговоры с делегацией из Пьемонта, не решавшейся подписать условия перемирия, Бонапарт, протягивая перо, сказал: «Месье, надо подписать. На два часа назначено наступление. Мне случалось терять победу в сражениях, но никогда я не потерял ни часа из-за доверчивости или лени». Так он получил с итальянских властей выкуп, достаточный для того, чтобы заплатить солдатам, которые много месяцев не получали жалованья. В ответ на приказы Директории захватить Австрию и установить там Республику, генерал Бонапарт лишь тянул время и даже пригрозил уйти в отставку. 25 сентября 1797 года он писал: «Граждане директора, прошу заменить меня и принять мою отставку. Никакая сила на свете не может заставить меня оставаться на службе после того, как правительство проявило такую ужасную неблагодарность, которая обрушилась на меня как гром среди ясного неба». Опасаясь «навязать слишком тяжелые условия, так как выполнить их было бы невероятно трудно», Бонапарт стремился облегчить положение австрийцев, которые тяжело переживали недавнюю потерю большой части Северной Италии. Взамен этой утраты он предложил Австрии Венецианскую республику, отомстив таким образом венецианцам за их враждебность по отношению к нему самому. Кроме мира с Австрией, генерал Бонапарт основал Цизальпинскую республику[80], подписал мирные договоры с королевствами Сардинии, Генуи, Неаполя и странами Понтийского царства. Самые хвалебные отзывы о дипломатических способностях Наполеона принадлежат Талейрану, министру иностранных дел Директории: «Что за человек наш Бонапарт! Ему только 28 лет, а он уже стоит во главе всех славных дел: войн, мира, скромности и благородства».

В дипломатических делах Наполеон часто отдавал главенствующую роль Талейрану. Надо сказать, что Наполеон всегда восхищался невозмутимым спокойствием своего министра: «Если бы кто-то дал увлеченному беседой Талейрану пинок под зад, то на его лице это никак бы не отразилось». К его мнению присоединялся и граф де Шлаберндорф, который писал в 1804 году, что «надо быть хорошим физиономистом, чтобы под этой мрачной, отталкивающей внешностью, за этими вялыми движениями, в этих голубых, почти мертвых глазах, в которых нет ни искры жизни, одним словом — сквозь все отталкивающие черты этого типичного блондина угадать ловкого и хитрого дипломата, который дурачит всю Францию и всю Европу».