Наполеон

Меттерних считал, что в Наполеоне уживаются две разные личности: «Как частное лицо он был очень прост в общении, не проявляя себя ни добрым, ни злым. Но как государственный человек он не допускал в своем поведении никаких чувств, он не поддавался ни привязанности, ни ненависти. Он уничтожал или изгонял врагов, принимая в расчет только необходимость или выгоду этих действий. Добившись своей цели, он тут же забывал об этих врагах и никогда не подвергал их гонениям». Министр юстиции Моле считал, что Наполеон «жил только своими прожектами. Он с одинаковой бесстрастностью творил добро, когда полагал это полезным, и зло, если считал его необходимым. Но все же рассудок направлял его чаще к добру, потому что он понимал, что при равных шансах на успех кратчайший путь к нему лежит все-таки через добрые дела». Так, два года спустя после казни герцога Энгиенского Наполеон одарил своим великодушием немецкого князя де Хацвельда, приговоренного к смерти за шпионаж. Эту любопытную перемену в привычках описал генерал Рапп: «Наполеон велел подать лошадей, намереваясь нанести визит прусскому принцу Фердинанду и его супруге. Как только я вышел исполнять приказ, мне сообщили, что княгиня де Хацвельд находится в прихожей, что она едва пришла в себя после обморока и что она просит меня поговорить с ней. Я подошел к ней и не стал скрывать, как разгневан Наполеон поведением ее мужа. Я сказал, что сейчас мы садимся на лошадей, и посоветовал ей, опередив нас, приехать к принцу Фердинанду и попытаться там поговорить с Наполеоном и внушить сочувствие к судьбе своего мужа. Я не знал, последует ли она моему совету, но в коридоре дворца я увидел ее. Она, совершенно заплаканная, бросилась императору в ноги, а я назвал ему ее фамилию. Она сказала, что беременна. Наполеон казался тронутым ее положением, он сказал ей отправляться назад, в замок. А мне в то же время поручил написать маршалу Даву об отсрочке вынесения приговора. Он полагал, что мадам де Хацвельд уехала. Однако, вернувшись во дворец, он обнаружил, что она ждет его. Он пригласил ее в гостиную, где находился и я. „Ваш муж, — дружелюбно сказал Наполеон, — попал в неприятную ситуацию. Согласно нашим законам он заслуживает смерти. Генерал Рапп, дайте мне его письмо. Вот, прочтите, мадам“. Она вся дрожала. Наполеон взял у нее из рук компрометирующее ее мужа письмо и бросил его в огонь: „Мадам, у меня больше нет доказательств; ваш муж помилован“». В этом эпизоде Наполеон на практике применил принцип управления, о котором писал брату Луи: «Милость монарха должна всегда выглядеть величественно и не походить на милость».

Создавать пространство, объединяющее разные культуры

Наполеон всегда стремился создать условия для взаимопроникновения культур завоеванных им народов, так как был убежден, что «умные завоеватели никогда не ссорятся с духовными отцами». Через год после возвращения из Египта первый консул высказался по вопросу своего отношения к той или иной культуре со свойственным ему прагматизмом: «Мне пришлось стать католиком, чтобы выиграть войну в Вандее, мусульманином — чтобы обосноваться в Египте, ультрамонтаньяром[90] — чтобы добиться признания в Италии. Если бы мне пришлось управлять еврейским народом, я восстановил бы храм Соломона».

Культуру других народов Наполеон рассматривал и понимал как культуры второстепенные по отношению к французской. Хотя сам себя он волею обстоятельств считал только французом, получить признание от своего нового отечества ему удалось не сразу, и одно время он даже подумывал поддерживать и продвигать все корсиканское[91]. Тем не менее это его «иностранное» происхождение оказалось ему в некоторой степени полезным: «Оно делает меня патриотом в глазах итальянцев; в Италии оно намного облегчило мне достижение успеха». Но если в Италии он имел абсолютный успех, в Египте или в Германии — относительный, то в «покорении сердец» русских и испанцев Наполеон потерпел полное фиаско.