Наш маленький, маленький мир

Поселок не смог уберечь старую акацию. Соответствующие инстанции решили, что она загораживает окна, а поэтому в квартирах разводится сырость. Я видела, как пила вгрызлась в ее черное узловатое тело. Внутри оно оказалось удивительно мягким и белым. Я слышала, как застонала акация, рухнув на землю. Несколько сухих ветвей отломилось, а живые тщетно сопротивлялись своими колючками. Мы обрывали их, втыкали одну в другую, пока не получался венок.

В квартирах ничего не изменилось, плесень продолжала малевать свои узоры на стенах, а я была одинока вдвойне. Пытаюсь представить брата, но вижу только лицо с фотографий. На одной он стоит рядом со мной, склонившись к своему медведю, вторую привезла мама из больницы: братишка сидит на постели, нога перевязана, взгляд отсутствующий. Между двумя этими мальчиками нет связи, они далеки друг от друга, чужие друг другу.

Иногда на мою долю выпадает счастье — меня посылают встречать Каю к новой, красивой школе. Он, смеющийся, выходит в толпе мальчишек, на нем розовый или горохово-зеленый костюмчик, весь обшитый белым, нарядный, словно конфета, и я уверяю себя, что это мой брат и я поведу его к нам домой. У Каи светлые, почти белые волосы, выразительные синие глаза под темными бровями, летом он загорает до цвета бронзы. Личико у него нежное, как у девочки, и под костюмчиками пастельных тонов он носит девчачьи рубашечки с кружавчиками. Мальчишки в школе катаются со смеху, дядя Йозеф сердится, но тетя Тонча долго не сдает своих позиций.

— Пускай себе смеются, ведь девичьи рубашки очень практичны, по крайней мере в спину не дует.

Но в конце концов ей все-таки приходится уступить и шить мальчишеские сорочки — из ее рук они выходят похожими на блузки. Несмотря на свою картинную внешность, Кая озорник, каких мало, он дает фору даже мальчишкам в заплатанных штанах, перешедших к ним от старших братьев. Видимо, в противном случае ему не было бы в классе житья.

Сейчас, когда я думаю о своем брате, то представляю себе Каю — светлоголового мальчугана. Я жду его возле школы, он отделяется от толпы и бежит ко мне.

— Привет, Яргле!

«Привет» — это новое приветствие, перенятое от бродяг и матросов, и не слишком пристойно произносить его около школы. Оно считается невежливым.

Яргле — мое прозвище.

Итак, Павлик скажет: «Привет, Яргле, мама у вас?»

Нет, не так, ведь мама у нас одна, общая.

«Мама дома?» — спросит брат. А я отвечу: «Ага, дома! Где же ей еще быть? У нас в гостях тетя Тонча и пани Маня, если хочешь, можем еще побегать».

Но мои прекрасные мечты разбиваются в прах при виде стриженого мальчика с завязанной ногой, он сидит пригорюнившись, и я не желаю впускать его к себе в душу, сопротивляюсь, укрываюсь с головой пуховиком.

Сжавшись, я забиваюсь в угол, лезу под стол, по голове барабанит кроваво-красная черепица, отстраняю ее руками, осколки падают в суп, летят на меня, я стараюсь увернуться, но они настигают меня всюду, все новые и новые, летят через разбитое окно, их удары не причиняют мне боли, черепица засыпает меня, я уже не могу подняться, я вся засыпана черепицей, ее швыряет в меня человек в зеленой рубахе, он смеется, потом кидает и кидает черешню, я должна съесть ее всю, на зубах хрустят косточки, скрипит стекло и песок…

Я просыпаюсь, дрожа от страха, сбрасываю тяжелый пуховик. На небо вышла луна, мой скрипач тихонько наигрывает, и от скрипки тянутся серебряные струны, цепляются за мое окно, и ветер перебирает их.

— Ты уже встала? — кричит соседка, и тут я окончательно просыпаюсь.

— Открой, я принесла тебе кофе!

Когда я вернулась из школы, брат был уже дома. Он лежал в своей старой деревянной коляске, смущенно улыбался и поглядывал на меня черными глазами из-под длиннющих ресниц. На нем белая мужская рубашка, оттеняющая смуглое личико, легкое одеяло соскользнуло, открыв тоненькие ножки.

Он совсем не выглядел больным.

Мы долго молча изучали друг друга.

— Дай мне обезьянку!

Я кинулась и принесла ему маленькую фарфоровую статуэтку.

— Дай кружку!

Я кинулась и принесла ему вазочку, в которую он ткнул пальцем.

— Дай лампу!

Я побежала на кухню.

— Мама, он просит лампу. Можно я дам?

— Ты что, спятила? Разве можно давать ему лампу?

— А если вылить керосин?

— Ах, оставь, пожалуйста!

Я рассердилась на маму и печально вернулась к братику.

— Лампу нельзя.

Его это не слишком огорчило. Он разглядывал розы на стекле.

— Дай мне букет!

Я провела по стене рукой и, улыбаясь, протянула ему пустую ладонь. Братик громко засмеялся.

СЧАСТЬЕ С КОГОТКАМИ