Наши за границей. Где апельсины зреют

Николай Иванович купил тюрюк какого-то семени и передал жене. Та начала разбрасывать голубям корм. Голубей были тысячи. Они бродили около ног бросающих им корм, садились им на руки, на плечи. Кормлением голубей занимались дети в сопровождении нянек, молодые девочки-подросточки с гувернантками, несколько туристов с дорожными сумками и биноклями через плечо. Один голубь сел на руку Глафире Семеновне и клевал с руки. Она умилялась и говорила:

– Вот точно так же и к Франческе сел голубь на руку, а под крылом у него она нашла любовную записку от доминиканца – и с этого любовь их началась.

Николай Иванович стоял и насмешливо улыбался.

– Вот нашла потеху в Венеции! – говорил он. – Голубей кормить… Этой потехой ты можешь и у нас в Питере заниматься, стоит только на Калашниковскую пристань к лабазам отправиться. Там тоже ручные голуби, и каждый день их кормят.

– Странный вы человек! Там простые голуби, а здесь венецианские, знаменитые, происходящие от тех голубей, которые в старину Венецию спасли, – отвечала Глафира Семеновна.

– Ври больше! Как это голуби могут город спасти?

– Как спасли – этого я уже не знаю, а только из описания известно, что спасли, – вот из-за этого-то их через полицию на городской счет и кормят.

– Брось! Пойдем куда-нибудь.

Глафире Семеновне уж и самой надоели голуби, она зевнула и отвечала мужу:

– Идти больше некуда. Что было в Венеции земли – мы, кажись, всю обошли, а ехать на лодке можно. Возьмем лодку и поедем по каналам.

Они отправились к себе в гостиницу, оставили там свои закупки, взяли у пристани своей гостиницы гондолу и велели гондольеру везти их осматривать город.

Мерно ударяя единственным веслом о воду, гондольер повез их сначала в адмиралтейство, показал по дороге жалкий клочок земли, засаженный деревьями и составляющий городской сад, свозил на мост Риальто с устроенными на нем торговыми лавками по сторонам. У моста компания высадилась на пристань, прошла по мосту, обозрела лавки и опять села в гондолу. Гондольер повез их по малым узеньким каналам, в которых с трудом могли разъехаться две гондолы. Здесь смотреть было решительно нечего, кроме обнаженных, начинающих разрушаться фундаментов домов. Зияли отверстия сточных труб, из отверстий лились в каналы все жидкие нечистоты домов, по камням фундаментов то там, то сям нахально бегали рыжие крысы. Смотреть было решительно нечего, воняло нестерпимо. Компания давно уже зажимала свои носы.

– Фу, мерзость! – проговорил Конурин и плюнул.

– Вот тебе и Апельсиния-матушка, – прибавил Николай Иванович. – Совсем уж здесь не апельсинами пахнет.

– Да уж Апельсиния давно кончилась. Здесь хоть и Италия, а апельсины растут разве только в фруктовых лавках, – отвечала Глафира Семеновна и скомандовала гондольеру, чтобы он вез их в гостиницу.

– Аля мезон! Плю вит…[197] Гран канал… Альберго Бо Риваж.

– Oui, madame… – отвечал гондольер и вывез их опять на Canal Grande.

Опять начались облупившиеся палаццо древней венецианской аристократии, ныне наполовину занятые гостиницами.

– Палаццо Пезаро! – восклицал гондольер, указывая на какой-нибудь неприглядный, стоящий уже десятки лет без ремонта дворец, выстроенный в стиле Ренессанс, а Глафира Семеновна читала на нем вывеску, гласящую, что здесь помещается гостиница «Лондон». – Палаццо Палержи! – продолжал он свои указания, но и на этом палаццо ютилась вывеска какой-то гостиницы.

– Немного же есть здесь любопытного, – созналась Глафира Семеновна, когда гондола их подъехала к пристани гостиницы. – Признаюсь, Венецию я себе много интереснее воображала! Ну, теперь пообедаем в гостинице, вечером на площадь на музыку сходим, а завтра с утренним поездом и отправимся в ваш любезный Питер, – прибавила она и кивнула Конурину.

Тот весь сиял от удовольствия и радостно потирал руки.

LXXVIII

В полном разочаровании уезжала на другой день Глафира Семеновна из Венеции. Проезжая в гондоле по Canal Grande на станцию железной дороги, она говорила:

– Эдакая поэтичная эта самая Венеция на картинках и по описаниям в романах, и такая она скучная и вонючая в натуре.

– Поистине выеденного яйца не стоит, – поддакнул ей Конурин. – Только разве что на воде стоит, а то что это за город, где даже часы двадцать четыре часа показывают!

Николай Иванович, сидя в гондоле, подводил в своей записной книжке карандашом расходы по путешествию.

– За две с половиной тысячи перевалило, а еще надо от Венеции до Вены доехать да от Вены до Петербурга, – ворчал он. – А все покупки и рулетка. Покупок целую лавку с собой везем.

Глафира Семеновна не слушала его и продолжала:

– По описанию, Венеция славится красивыми женщинами, а до сих пор мы все видели таких, что, как говорится, ни кожи ни рожи. Вот и вчера на музыке… Я даже хорошенькой ни одной не видала.

– Мурло… Совсем мурло, – согласился Конурин. – Вот я прошлым летом к себе в деревню, на родину, ездил, так наши пошехонские бабы и девки куда казистее.