Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

Эта Мугайн была его матерью,
Сам же он был ей братом[722]

.

Месс Буахалла была внучкой собственного отца и сестрой собственной матери[723]. В повести о рождении короля Конхобара — в том виде, в каком мы ее знаем, — инцестуальная тема не выражена, однако же друид Катбад называет его «сын мой и внук мой», что может быть верно, только если Несс была его дочерью. Но, пожалуй, самый яркий из ирландских рассказов на эту тему — рассказ о Клотре, которая спала с каждым из трех своих братьев, причем втайне от остальных. В положенный срок у нее родился сын, который был назван Лугайд Риаб Нерг (Lugaid Riab nDerg — Лугайд Красной Полосы), потому что поперек его тела в двух местах проходили красные полосы, отмечая пределы, в каких он походил на каждого из трех своих отцов. Когда мальчик вырос, то в свою очередь зачал с Клотрой сына, названного Кримтаном[724]:

Лугайд Риаб Нерг славному Кримтану
Был и отцом, и братом,
Клотра же, пригожая обличьем,
Стала бабушкой собственному сыну[725]

.

Интерес к загадочному подтексту инцеста никоим образом не ограничен лишь кельтской традицией. Так, например, намек на кровосмесительную связь отца и дочери содержится в загадке, известной в разных вариантах в древнееврейской, мусульманской и христианской традициях:

Женщина сказала своему сыну:
«Твой отец — мне отец,
Твой дед — мне муж,
Ты мне сын, я же тебе — сестра»[726]

.

Арабы Северной Африки и негры Центральной Африки полагают вполне справедливым бросать ребенка, рожденного в результате инцеста, на произвол судьбы, мотивируя такие действия тем, что он может оказаться, например, «таким-то сыном такого-то и его же племянником», а существование подобного живого противоречия с их точки зрения, неправомерно[727]. С другой стороны, как мы увидим ниже, мифология в значительной мере занимается лицами, предметами и деяниями, которые воплощают «и то, и это» или «ни это, ни то», и данный принцип применим и к мифам о рождении. Большинство повестей, которые мы упоминали, можно рассматривать как ответы на загадки-парадоксы. Например:

Собака, которая не была собакой, рожденная женщиной, которая не была женщиной, в доме, которого не было, ребенок этот был зачат мужчиной, который не был мужчиной, отец его был вскормлен его матерью, когда был младенцем — младенцем, который умер и не умер, мать его проглотила червя, который не был червем, — а значит, отец его был ему дядей.

Ответом на эту загадку будут причудливые повести о зачатии и рождении Кухулина. Было бы ошибкой пытаться осмыслить эти традиции, разрывая их на куски, потому что они-де представляют собой смесь несвязных мотивов. Сама их неясность, противоречивость и составляет суть мифологии.

Мать Кухулина смогла войти в царство Луга, только приняв облик птицы, а история о том, как Катбад перехватил Несс, ставши между источником, где она купалась, и тем местом, где она оставила свое оружие, вызывает в памяти распространенные по всему миру народные предания о смертном мужчине, который случайно застает врасплох купающуюся девушку-лебедя, похищает ее оперение и делает своею женой[728]. Сверхъестественный супруг Месс Буахалла посещает ее в облике птицы, и в облике лебедей Мидир и Этайн улетают в сид из королевского покоя в Таре (см. ниже). Мы не склонны утверждать, что облик лебедя характерен для существ Иного мира. Скорее, облик лебедя — быть может, оттого что он, как существо, обитающее на земле, на воде и в воздухе, не скован границами, — подходит для связи между мирами, а в момент зачатия героя мать его и сверхъестественный отец находятся в переходной области, не принадлежащей ни тому, ни этому миру. Метафорическое изображение прекрасных девушек как лебедей известно не только в ирландской, но и в греческой традиции, однако мы не знаем, имелись ли ритуалы, предполагавшие надевание лебединых перьев или имитирующей их одежды. Но нам известно, что ирландские поэты носили порой плащи из птичьих перьев и что сходное «птичье» одеяние надевали шаманы Сибири и Северной Америки, отправляясь в Иной мир[729].