Наследники господина Чамберса

Последние годы он жил у себя в Ферне радостный, просветленный. Он «возделывал свой сад» в буквальном и переносном смысле слова. Сколько добра сделал он для своих соседей-крестьян! Когда он поселился в Ферне, там была крошечная деревушка из восьми хижин. А теперь здесь процветала община в 1200 дворов, состоящая сплошь из переселенцев, нашедших себе на новой родине убежище от религиозных гонений. Вольтер помогал им строиться, давал средства для обзаведения инвентарем, хлопотал за них в высших инстанциях. Он воздвиг церковь, в которой — случай, единственный в истории! — вместе молились католики и протестанты. И не только церковь, он выстроил также часовой завод и ткацкую фабрику, на которых его селяне могли найти применение своим силам.

Так жил он в своем маленьком, но суверенном фернейском государстве, в кругу людей, близких ему по духу, с которыми можно было говорить обо всем с надеждой встретить понимание и поддержку. Его дом сделался местом паломничества философов, писателей, артистов из разных стран. Его корреспондентами были многие коронованные персоны, в том числе императрица Екатерина II, Фридрих II, в конце концов примирившийся с Вольтером, Густав Шведский, Христиан II Датский и другие.

Только Людовик XV до конца жизни сохранял ненависть к своему бывшему камергеру. Но Вольтер относился к этому совершенно спокойно. Он знал, что теперь враги не посмеют посягнуть на его свободу: ведь он был в поле зрения всей Европы! И он с любовью «возделывал свой сад»…

Одно неутоленное желание волновало его в последние годы жизни.

Ему хотелось еще раз увидеть Париж, город его юношеских мечтаний, цитадель его философской армии, центр науки и искусства, где были Академия и Французский театр…

Пока был жив Людовик XV, это оставалось неосуществимой мечтой.

Но вот в 1774 году король умер.

И снова: «Да здравствует король!»

И снова надежды, те же надежды, которые некогда возлагали на регента: ведь молодой Людовик XVI уже показал себя либералом, пригласив к кормилу правления философа господина Тюрго! Правда, одним из первых актов этого «либерала» оказывается тайный приказ о том, чтобы все рукописи и книги Вольтера в случае смерти писателя были немедленно опечатаны; но сам объект монаршей заботы об этом ничего не знает и уверен, что новые власти чинить препятствий ему не будут.

В 1778 году он наконец решился на дальнее путешествие.

Это было роковое решение.

Тяжелая, необычной формы карета остановилась у пограничного столба. Солдаты и таможенники окружили ее.

— Эй, там, внутри, какую контрабанду везете?

Из окна выглянуло лицо в черном парике, сморщенное, как печеное яблоко, с провалившимся ртом и очень живыми глазами.

— Не волнуйтесь, господа. Единственная контрабанда — это я сам.

Ему всегда доставало юмора и находчивости.

Он прибыл в Париж 10 февраля в отличнейшем настроении, словно не почувствовав тяжести трудной шестидневной дороги.

О, как его встречали, как приветствовали!

Синяя карета медленно плыла внутри нескончаемого людского потока. Люди кричали: «Это он!», «Это наш пророк, апостол, спаситель!», «Да здравствует Вольтер!» Матери поднимали детей, чтобы показать им защитника Каласов и Сирвенов. Многие плакали.

Он остановился на улице Бон в доме своей приемной дочери. Его окружили друзья. До трехсот человек посетили Вольтера в день приезда. Словно не чувствуя усталости, он шутил и говорил серьезные вещи, делился своими планами. Наконец-то он лично познакомился с Дидро, которого до сих пор знал только по письмам, долго беседовал с Даламбером, вспоминал об «Энциклопедии»…

Да, впечатлений было много, и он устал.

А тут «Комеди Франсэз», где ставят его «Ирину», увенчивает автора лавровым венком, а тут Академия, где избирают его президентом и просят помочь в составлении «Французского словаря»…

Вольтер чувствовал себя все хуже. В шумной столице, среди постоянной суеты он вдруг почувствовал свою старость и немощность.

Близкие понимали: нужно немедленно уезжать.

Верный доктор Троншен как-то сказал:

— Столь старое дерево не терпит пересадки; оно погибаем на новой почве. Он может жить только в Ферне!..

Однако мадам Дени парализовала все усилия друзей. Она уверяла больного, что ему стало лучше и что он должен оставаться в Париже. Она продолжала твердить то же, когда больному стало совсем плохо; что было, впрочем, до здоровья Вольтера ей, единственной наследнице его огромных богатств?..

Он умирал, в этом не было больше сомнений. И тут призрак Адриенны Лекуврер снова возник перед ним…

О, как он боялся, что его тело выбросят на свалку! Он готов был даже пойти на компромисс с «гадиной»…

Он написал покаянное письмо, исповедался у священника и полностью примирился со «святой матерью-церковью».

Но затем вдруг сам испортил все дело. Незадолго до конца пастырь, дежуривший у кровати, спросил:

— Сын мой, признаете ли вы божественность Спасителя? Зачем он спросил это? Да еще в такой момент? Вероятно.

о чем-то догадался…

Больной смерил попа долгим взглядом и тихо сказал:

— Дайте мне умереть спокойно.