Наследники господина Чамберса

Эта преамбула поражает необъятной гордыней, скрытой под ликом смирения. И действительно, описывая с предельной откровенностью все темные закоулки своей души, свои страсти, ошибки и падения, Руссо словно любуется собой, не говоря уже о том, что на фоне других, прежде всего своих бывших друзей-философов, нарисованных с еще большей беспощадностью одною черной краской, он выглядит чистым и справедливым.

Конечно, «Исповедь» написана рукою больного человека — это чувствуется во многих ее главах и абзацах. Но в ней есть и замечательные по своей художественности и выразительности страницы. Она бесценна как первоисточник биографии Жан Жака. И она навсегда останется в ряду великих памятников человеческой мысли.

В 1767 году беглец возвращается во Францию.

Поскольку ордер на арест все еще в силе, приходится скрываться и менять убежища.

Руссо живет под вымышленными именами, колесит по стране, выбирая глухие обходные дороги и нигде не задерживаясь надолго.

Наконец, убедившись, что его больше не ищут, он приезжает в столицу и снимает маленькую квартирку на пятом этаже на улице Платриер.

Это происходит в 1770 году.

А четыре года спустя умирает Людовик XV.

Узнав об этом, Руссо воскликнул:

— Боже мой, как мне жаль!..

— Кого? — удивилась Тереза. — Неужели покойного короля?

— Отнюдь. Но пока он был жив, его так ненавидели, что не могли собрать всех сил против меня. А теперь, освободившись от «многолюбимого», они дружно ополчатся на Жан Жака!..

Конечно, это была шутка. А может быть, и очередной приступ подозрительности.

На самом же деле последующие годы он прожил относительно спокойно. Преследования остались позади. Правда, и жизнь была на исходе…

«Меня подтачивает, — писал он, — неизлечимый недуг, незаметно толкающий к могиле; я часто оборачиваюсь назад, вспоминаю прошлое и, не ропща на приближение конца, охотно бы снова прожил свою жизнь. Между тем что объясняет мою привязанность к ней? Зависимое положение, ошибки, тщетные желания, бедность, болезни, кратковременные удовольствия, продолжительные огорчения, истинное зло и тень радости — вот что она мне дала. Должно быть, жизнь очень уж замечательная штука, если жалеешь даже о таком жалком существовании, как мое…»

Что и говорить, он любил жизнь, хотя она и не баловал а его. Теперь ему было всего шестьдесят два, но выглядел он намного старше.

Он был худ и согбен. На смуглом лице постоянно горел лихорадочный румянец. Высокий лоб изрезали борозды. Глубокие морщины шли от прямого носа к плотно сжатым губам. Нахмуренные брови свидетельствовали о частых приступах меланхолии. Но глаза и сейчас были полны огня, а множество складок у их углов говорили о том, что философ мог весело смеяться.

Только смеяться ему больше не приходилось.

Целые дни просиживал он за столом, доканчивая свою «Исповедь». Но большая часть времени уходила на переписку нот — единственный источник его существования.

Руссо давно уже не жаловал общество, хотя и не чуждался людей. К нему захаживали иногда кое-кто из его новых знакомых или просто любопытные бездельники, которых, впрочем, ожидал не очень ласковый прием. Сам он попрежнему любил выпить чашку кофе в «Регентстве», где иногда играл в шахматы или беседовал на музыкальные темы с композиторами Глюком и Гретри. Весною он отправлялся за город, послушать пенье соловья и побродить по зеленым лугам. На лоне природы он чувствовал себя помолодевшим: лицо его оживлялось и сердце стучало ровнее.

Так жил он в эти годы, довольствуясь немногим и радуясь каждому светлому дню.

Но силы неуклонно слабели. В 1776 году Руссо тяжело заболел и больше не мог заниматься обычной своей работой.

В полном отчаянии он написал воззвание к людям, размножил его и отправил ряду лиц. Он взывал к милосердию. Он просил о приюте, где бы мог провести остаток дней.

На призыв философа быстро откликнулся один из его именитых почитателей — маркиз Рене де Жирарден.

Среди владений Жирардена имелось поместье Эрменонвиль, расположенное неподалеку от Парижа, на лоне живописных лесов и лугов. Сюда-то и приглашал маркиз бедного больного. В распоряжение Жан Жака предоставлялся небольшой домик близ замка, спрятавшийся в тени заросшего парка, природа которого должна была напоминать отшельнику пейзажи из его произведений…

Руссо принял приглашение Жирардена. Эрменонвиль, на который сменял он теперь свой чердак на улице Платриер, стал его последним прибежищем.

Именно здесь на закате дней философ имел две символические встречи, как бы перебросившие идейный мостик в близкое и далекое будущее.

…Сюда приезжали большей частью все те же богатые бездельники, любители поглазеть и посплетничать. Они достаточно надоели Руссо в Париже, и здесь у него не было ни малейшего желания их принимать; он или не выходил к незваным гостям или грубо отказывал им.