Наследники господина Чамберса

Но однажды, когда Жан Жак бродил по парку, он увидел идущего навстречу молодого человека, который смотрел на него обожающим взглядом. Худощавый и низкорослый, в белом парике и потертом камзоле, он назвал себя студентом Сорбонны Максимилианом Робеспьером. И ему-то Руссо, неизвестно вследствие каких причин, не сумел отказать.

Тем же летом в Эрменонвиль явился другой юноша, почти ровесник Робеспьера, с гордо посаженной головой, красиво очерченным носом, стройный и хорошо одетый. Он представился как граф Анри де Сен-Симон, и его Руссо тоже принял.

Эти двое, приезжавшие в Эрменонвиль, не встретятся никогда. Тем не менее дороги их пересекутся, и первый из них, став вождем революции, окажет косвенное влияние на жизнь, судьбу и взгляды второго, будущего родоначальника утопического социализма.

О чем говорил с ними Жан Жак, остается невыясненным. Но, по-видимому, возвращаясь в Париж, каждый унес с собой то, ради чего приезжал.

Робеспьер — уверенность в близкой революции.

Сен-Симон — зачатки своих будущих взглядов на природу и сущность человеческого общества.

Руссо умер внезапно 2 июля 1778 года.

Лунной безветренной ночью прах философа перевезли на остров, расположенный среди эрменонвильского озера и похоронили между высокими тополями. Остров тополей стал местом паломничества десятков тысяч почитателей Руссо, приезжавших сюда со всех концов света.

Здесь, среди мирной тишины, которую так любил Жан Жак, его останки покоились в течение шестнадцати лет.

В 1794 году, согласно воле Национального конвента, прах великого писателя извлекли из скромной могилы и торжественно перевезли в Париж для помещения в Пантеоне.

Там уже был похоронен Вольтер.

Два философа, непримиримые враги, которые так поносили один другого при жизни, теперь по праву оказались рядом.

И дальнейшая судьба их была общей: обоих вынесли из Пантеона в годы Реставрации, обоих вернули обратно после революции 1830 года.

Посмертная слава Жан Жака была поистине необъятной.

Едва ли даже в минуты самых смелых дерзаний своей неуемной мысли этот пророк мог предвидеть* на какую высоту поднимут его современники и потомки.

Достаточно сказать, что почти все революционеры 1789–1794 годов считали его своим учителем и предтечей.

— Могущественный и добродетельный гений Руссо подготовил наши труды, — говорил Робеспьер в Учредительном собрании. — Он больше чем кто бы то ни было способствовал подготовке нашей революции.

А Марат еще в 1788 году читал и комментировал «Общественный договор» парижанам прямо на улице, вызывая восторженные аплодисменты толпы.

Французская революция шла вперед, сменялись партии и группировки, находившиеся у власти, и каждая новая группировка видела в Руссо своего вождя.

Но, конечно, особенно почитали его якобинцы.

В якобинский период революции Жан Жак был абсолютно непререкаемым авторитетом, которому стремились подражать, которого пропагандировали, на которого уповали.

Контрреволюционный термидорианский переворот вызвал естественную реакцию.

Реставрация ударила по идеям Руссо еще в большей степени, чем по Вольтеру.

Но к этому времени слава автора «Общественного договора» уже распространялась по всей Европе.

Байрон писал о нем:

Он одарен был Пифии глаголом,

Им в мире целом он зажег пожар И разрушеньем угрожал престолам…

А. С. Пушкин называл его «защитником вольности и прав» и даже «апостолом».

Влияние Жан Жака на литературную жизнь Европы было громадно, а его педагогические идеи вошли в золотой фонд, которым широко пользовались корифеи педагогики от Песталоцци до Оуэна.

Известно, с каким уважением относился к наследию Руссо Л. Н. Толстой, чьи философские мысли и художественные образы часто перекликались с заветными положениями великого женевца.

Но влияние Руссо не ограничилось пределами Европы.

Воистину «…в мире целом он зажег пожар…».

Освободительная борьба народов других континентов в XIX веке пронесла его знамя так же высоко, как некогда несли его революционеры 1793 года.

Он не забыт и сегодня. Ибо многие идеи еро были и остаются достоянием всего человечества.

…Время отличит то, о чем мы думали, от того, что мы говорили…

6. Король математики, но не математик королей

Для математики он был «человеком № 1», для «Энциклопедии» — «человеком № 2».

Вторым после Дидро.

Он во многом дополнял первого редактора, прежде всего своей политичностью, осторожностью, умением привлекать друзей и обходить врагов.

Дидро был горяч и прямолинеен, Даламбер — холоден и расчетлив; недаром его называли «королем математиков».

И еще «лисицей «Энциклопедии». Это, конечно, враги.

Даламбер вполне разделял принцип Вольтера: «Ударь и отдерни руку!» Может быть, именно поэтому у него сохранялись особенно близкие отношения с «фернейским патриархом», близкие и устойчивые.

Он говорил:

— С суеверия не следует срывать маску, но медленно и постепенно снимать ее и в то же время не показывать своего лица и не позволять врагу захватить тебя врасплох.