Наследники господина Чамберса

Его худощавое лицо, резко очерченный нос, небольшие, но очень живые глаза, хитро поблескивающие из-под нависших, густых бровей, производили впечатление на гостя еще до того, как начиналась беседа. Что же касается беседы… Эрудиция Гольбаха казалась невероятной. Взяв на себя в «Энциклопедии» отделы по химии и биологии, он написал свыше четырехсот статей, много перевел с немецкого, еще больше отрецензировал и отредактировал.

— Какую бы систему ни создало мое воображение, — говорил в шутку Дидро, — мой друг Гольбах обязательно найдет для меня факты и аргументы, ее оправдывающие…

Да, можно с уверенностью сказать, что люди, собиравшиеся на улице Ройяль-Сен-Рош, просиживали здесь дни и вечера не только потому, что яства, подаваемые у барона, были вкусны и обильны, а вина отличались качеством; еще более высоким качеством отличалась застольная беседа, которую хозяин дома всегда умело направлял, сохраняя при это*м, однако, полную свободу мнений.

Помимо четвергов и воскресений, барон был рад принять друзей и в другие дни недели. Его прекрасно подобранная библиотека всегда была к их услугам, равно как и домашний музей и богатая картинная галерея.

Кроме парижского салона, Гольбах располагал еще и большим имением под столицей, в Гранвале, также открытым для соратников и друзей, как мы вскоре убедимся.

В целом можно сказать, что хотя барон Гольбах был богачом, имея не менее шестидесяти тысяч ливров годового дохода, он достойно тратил свои деньги; его демократизм, щедрость, доброжелательность, умение расположить к себе, делали его одной из популярнейших фигур литературной богемы столицы.

Философская система Гольбаха складывалась постепенно и полностью оформилась лишь в конце шестидесятых — начале семидесятых годов.

Она строилась на началах материализма и атеизма — к этому подвели философа его многолетние труды в области химии и естественных наук.

Конечно, у Гольбаха имелись предшественники, и, если говорить о французских просветителях, здесь в первую очередь следует назвать Мелье и Ламетри.

Серьезную помощь философу оказали также его сотрудники-материалисты. В некоторых мыслях Гольбах вполне сходился с Дидро, в других — с Гельвецием; известно, что Дидро даже прямо участвовал в написании отдельных глав его капитального труда.

Иначе быть и не могло.

Ибо «Система природы» Гольбаха стала подлинным сводом достижений материалистической мысли XVIII века, словно вобрав в себя все то, что было в разное время создано разными мыслителями. И не случайно вышла она сразу же вслед за окончанием «Энциклопедии»: она как бы подвела итог, но с чисто материалистических позиций и тому, что было сделано «книгой книг», и тому, чего та не смогла сделать либо из цензурных, либо из иных соображений.

Все остальные сочинения Гольбаха, вышедшие в эти годы — а вышло их великое множество, и главное из них «Карманное богословие» и «Здравый смысл кюре Мелье», — являясь блестящими и острыми антирелигиозными памфлетами, служили ярким дополнением к его главному труду.

Пересказать «Систему природы» — дело неблагодарное и почти невозможное: пришлось бы изложить от начала до конца весь материализм XVIII века.

Но если попытаться выявить самое основное в книге Гольбаха двумя словами, то этими словами, несомненно, будут материя и движение.

Материя — это все существующее в своей совокупности и в отдельных родах и видах, все то, что каким-либо образом воздействует на наши органы чувств.

Материя не просто существует, она находится в постоянном движении, и движение есть форма ее бытия. — Это движение возникло не в результате какого-то изначального толчка, некой высшей первопричины, но оно было, есть и будет, и поскольку оно лишь форма существования материи, значит, материя также была, есть и будет.

Материю не следует противопоставлять сознанию или «душе»; сознание есть не что иное, как атрибут материи, принадлежность тела, с которым она рождается и умирает, чтобы уступить место другим формам материи.

Но раз материя и движение вечны, раз не было «божественного первотолчка», а душа разделяет судьбу тела, значит, места для бога не остается, значит, нет ни «рая», ни «ада», значит, атеизм — единственная система, приемлемая здравым смыслом.

«Систему природы» не зря называли «библией атеизма».

В борьбе с религией и церковью Гольбах видел свою главную задачу, причем здесь его не могли удовлетворить никакие компромиссы, в виде, например, «религии разума» Монтескье и Вольтера.

Как объяснить с точки зрения деизма наличие постоянного зла в мире? — спрашивал Гольбах. Разве оно может быть угодно справедливому богу? Разве допустил бы разумный творец наличие такого колоссального зла, как феодализм и абсолютистское государство, подавляющее и угнетающее миллионы ни в чем не повинных граждан?.. Все существующее еще раз опровергает наличие божественного провидения и верховного существа. Следовательно, деизм не есть «религия разума», поскольку она противоречит разуму.

Общественное зло создано не богом, а человеческими руками.

Н© это значит, что только человеческими руками оно может бить и уничтожено.