Наследники господина Чамберса

И здесь Гольбах как бы перебрасывает мостик от воззрений философских к воззрениям политическим. Он доказал, что гнет религиозный лишь прикрывает гнет социальный. Ликвидация же одного неизбежно влечет за собой устранение другого.

Значит, за революцией в области идей должна следовать еще одна революция, которая покончит с деспотизмом феодального строя и приведет человека в желанное общество свободы и равенства.

Таков конечный вывод, который вытекает из всех положений «Системы природы».

Сам Гольбах его не делает, но логически к нему подводит, и здесь его взгляды довольно точно совпадают со взглядами Гельвеция.

Правда, как и Гельвеций, сам бы он предпочел «просвещенного монарха», но…

Но, выражаясь его же словами, «желаемое и действительное — вещи разные».

«Система природы» увидела свет в 1770 году.

Ее автор, в отличие от Гельвеция, зная, что ожидает книгу, принял необходимые меры предосторожности. На титульном листе в качестве автора значился секретарь Академии Мирабо, умерший десять лет назад.

Это спасло Гольбаха, хотя и не спасло его труд.

Едва успев выйти, «Система природы» была осуждена парламентом и сожжена.

В речи прокурора было отмечено, что «…сочинитель превосходит своей дерзостью Эпикура, Спинозу и всех философов, точнее, всех атеистов прошлых веков, поскольку в глазах этого святотатца вера — вредный предрассудок, лица же, стоящие во главе нации, — узурпаторы, присвоившие себе пышный титул представителей бога только для того, чтобы безнаказанно распоряжаться страной…».

Ничего не скажешь — прокурор понял главное.

Но не менее хорошо поняли всё и деисты, многие из бывших сотрудников «Энциклопедии».

Вольтер не преминул выступить с резкой критикой.

Вся группа энциклопедистов, в свое время выразившая неодобрение Гельвецию, теперь окончательно отмежевалась от материалистического ядра «книги книг», в состав которого входили Дидро, Гельвеций и Гольбах.

Что же касается самого Гольбаха, то после этих событий он прожил еще 19 лет; он умер в 1789 году, всего за несколько месяцев до того, как парижский народ взял Бастилию.

8. НЕ МЕШАЙТЕ ДЕЙСТВОВАТЬ!..

Так как государственные расходы совершаются в интересах всех граждан, то все граждане должны в них участвовать…

Тюрго

Почти все просветители XVIII века, если не считать Мелье и двух-трех его единомышленников, были идеологами разных слоев буржуазии.

В условиях кризиса феодально-абсолютистского строя буржуазия в целом являлась прогрессивным классом и ее идеология занимала ведущее место в обществе.

Но характерно — и мы видели это на многих примерах, — что идеологи буржуазии в то время выступали от имени третьего сословия Франции, иначе говоря, от имени всего французского народа.

Это не удивительно: народ ведь должен был стать основной силой в грядущей буржуазной революции!

Однако среди просветителей имелась группа идеологов, которые, в отличие от большинства философов, не скрывали чисто буржуазного характера своих действий и чаяний.

Это были экономисты, «физиократы», как называли их современники.

Физиократы, очевидные сторонники чисто мирного пути преобразований, надеялись, что в результате реформ, проведенных верховной властью, буржуазия получит возможность свободно и беспрепятственно развивать свои экономические возможности.

«Не мешайте действовать!» — это был их лозунг, требование, с которым они обращались к правительству и привилегированным сословиям.

Из числа физиократов наибольший интерес вызывает Тюрго.

И не только потому, что для «Энциклопедии» он сделал немало.

Тюрго интересен, в первую очередь, как единственный просветитель, которому довелось приступить на практике к осуществлению общих теоретических положений буржуазного просветительства XVIII века.

Приступить и тотчас же убедиться… Впрочем, сначала следует хотя бы вкратце познакомиться с жизнью и деятельностью Тюрго.

Среди парижских салонов середины XVIII века особое место занимал салон госпожи Жофрен.

Он считался полуаристократическим; сюда иной раз наезжала сама мадам Помпадур, не говоря уже о знатных иностранцах, толпившихся здесь постоянно. Хозяйка салона, дама уже в летах, состояла в переписке с многими высокопоставленными лицами, в том числе с Екатериной II.

Но при этом «мамаша Жофрен» пользовалась особой любовью энциклопедистов. И, надо сказать, любовь была взаимной. Хотя официальным днем приема для литераторов была среда, некоторые из них, например остроумный Мармонтель, не считались с днями. Мармонтель, между прочим, сообщает, что госпожа Жофрен очень уважала барона Гольбаха и любила Дидро, но «…не желала себя компрометировать из-за них…».

Да, при всей своей любви к «детям», «мамаша» как огня боялась «крамольных» разговоров. Всякий раз, когда Дидро в пылу красноречия приближался к какому-либо животрепещущему событию, она, искусно вмешиваясь, давала беседе нейтральное направление.

Поэтому-то Дидро не так уж часто у нее бывал, а Гримм, приятель Дидро, заметил однажды: