Наследники с Пайнэппл-стрит

Когда они прибыли в «Колони» на Атлантик-авеню, Сай уже сидел за маленьким столом в передней части зала. Дарли представила мужчин друг другу, Сай заказал бутылку вина, все трое разговорились о полетах: сравнивали приключения, в которые попадали на «Цессне» и «Циррусе», обменивались историями об излюбленных местах посадки. У Малкольма это был аэродром Инголлс-Филд в Хот-Спрингс, Виргиния, один из самых высотных аэропортов к востоку от Миссисипи, где посадочная полоса врезалась в вершину горы. Сентиментальный Сай любил аэропорт Фёрст-Флайт в Северной Каролине, где братья Райт отрабатывали планирующий спуск. Дарли и Малкольму нравился Блок-Айленд, несмотря на короткую полосу, оба мечтали о полете по Большому каньону, а Сай показал им на своем телефоне видеозапись приземления в Дофин-Айленде, где полоса начиналась в нескольких дюймах от воды.

Дарли хвасталась Малкольмом, блогом, который он вел, еще когда был ребенком, рассказывала о его стремительном карьерном взлете от аналитика до одного из руководителей, о его профессиональной этике и о том годе, когда он так часто бывал в разъездах, что одержал тройную победу: добился VIP-статуса сразу во всех трех крупных американских авиакомпаниях. Потом Малкольм завел разговор об «Эмирейтс», о своих наблюдениях за рынком, долгожданных акциях первичного размещения и мыслях по поводу дальнейшего развития ситуации.

Они так увлеклись, что в итоге заказали ужин и еще вина, а потом даже десерт и поднялись, чтобы уходить, только когда официанты начали потихоньку переворачивать стулья и ставить их сиденьями на столы в глубине зала.

В отличие от Дарли, увлеченной самолетами из-за своего интереса к финансовой стороне отрасли, Малкольм в детстве мечтал стать летчиком. Вместо этого он поступил в школу бизнеса, но, едва у него завелись деньги, начал брать уроки пилотирования. Он вставал ни свет ни заря, чтобы успеть на поезд «Нью-Джерси Транзит» до гражданского аэропорта в Линдене, всего в пяти милях к югу от аэропорта Ньюарк. После нескольких часов полета он переодевался в деловой костюм, вместе с другими жителями пригородов направлялся в центр города и к восьми сорока пяти уже сидел за своим столом на Уолл-стрит.

Бывали дни, когда Дарли обижалась на Малкольма, считая, что она пожертвовала карьерой ради своей семьи, отказалась от масштабной и увлекательной жизни ради детей, но потом она вспоминала все, чем пожертвовал также Малкольм: карьерой пилота, к которой долго готовился, ранними утренними поездками в Нью-Джерси, запахом авиационного топлива, наполняющим его восторгом, который он редко испытывал при жизни на земле.

– Было здорово – правда, милый? – спросила Дарли, пока они шагали домой по набережной, сплетясь пальцами.

– Очень, – ответил Малкольм. – И удивительно – в смысле, непринужденно вести с кем-то разговор после того, как несколько месяцев осторожничал на каждом шагу.

– Осторожничал? Это ты о чем? – спросила Дарли. Неужели он имел в виду ее?

– Слишком трудно притворяться, будто все в порядке, держать твоих родных в неведении и не сообщать им, что меня уволили.

– А, да, конечно. – Дарли закивала и закатила глаза.

– Но скоро нам все равно придется во всем сознаться, – гнул свое Малкольм. – И так уже долго медлим.

– Знаю, знаю. Просто мне страшно заводить с ними разговоры о деньгах после всего, что случилось с Джордж.

– Придется мне сказать тебе честно, Дарли: чем больше ты стараешься сохранить мое увольнение в тайне, тем более унизительные чувства у меня это вызывает, – тихо признался Малкольм.

– О нет. – Дарли остановилась и повернулась к нему. – Я вовсе не стараюсь тебя унизить! Просто оберегаю! Ты же знаешь моих родителей.

– Ну я же правда их знаю. – Малкольм отпустил ее руку. – Им нравится, что мы познакомились в школе бизнеса, нравится, что я из банковской сферы, но, Дарли, у нас двое детей, я на протяжении десяти лет проводил с твоими родителями каждое Рождество, Пасху и день рождения. Думаю, за это время они успели меня узнать и не отвергнут, даже если я ненадолго останусь без работы.

– Черт, да знаю я, что не отвергнут, конечно. – Дарли поморщилась. До сих пор она не сознавала, как больно ранила Малкольма и что каждый день этой лжи свидетельствовал для мужа вновь и вновь, что его принимают как одного из Стоктонов только до тех пор, пока к нему продолжают приходить платежные чеки.

Малкольм привлек Дарли в объятия, она прижалась щекой к его накрахмаленной голубой рубашке.

– Дай своим старикам шанс, Дар. По-моему, они еще могут удивить тебя.

Той ночью, лежа в постели рядом с Малкольмом и прислушиваясь к его размеренному дыханию, умиротворяющему, как шум дождя или кошачье мурлыканье, Дарли пыталась разобраться, почему она так ревностно хранила тайну мужа. Почему ее так тревожило, что его изгонят из ее мира?