Наследники с Пайнэппл-стрит

В воскресенье на вторую неделю отсутствия Брэди Джорджиана мучилась похмельем (парень Лины устроил дегустацию односолодового виски), но сумела вытащить себя из постели ради встречи с матерью в теннисном клубе «Казино». На одиннадцать у них был забронирован корт, после игры они собирались домой пообедать. Как только начался матч, Джорджиана заметила разницу, которую обеспечили ей дополнительные походы на теннис. Теперь за неделю она не только занималась теннисом в два раза больше, но и чаще выходила на пробежки, не желая терять подвижность на корте.

– Джорджиана, а ты сбавила вес, – одобрительным тоном сказала ее мать. Она всегда первой замечала любые, даже пренебрежимо малые изменения в фигуре Джорджианы. – У тебя новый кавалер?

Джорджиану ошеломила догадливость матери. О ее личной жизни они говорили редко, а когда все же говорили, обычно мать, не моргнув глазом, записывала мужчин Джорджианы в «друзья».

– Ну, есть один человек, с которым я играю в теннис, – призналась Джорджиана, и ее щеки, и без того розовые от беготни по корту, зарделись еще сильнее.

– Как мило. Не забывай позволять ему иногда выигрывать, дорогая.

Типичная мамочка, мысленно засмеялась Джорджиана, которая ни за что в жизни не поддалась бы никому, даже партнеру со сломанной ногой. Когда Корд собирался в поход на Килиманджаро, ему сделали шесть прививок в одну руку, он едва мог взмахнуть ракеткой, но Джорджиана все равно играла от души и учинила ему королевский разгром. В противном случае он испытал бы острый шок. Любовь в их семье выражали языком соперничества.

К полудню они вернулись на Ориндж-стрит, где отец Джорджианы сидел у себя за письменным столом с кипой газет, а Корд и Саша распаковывали на кухонном столе пакет с бейглами и копченой семгой.

– Боже мой, бейглы из «Расса и дочерей»! – воскликнула Джорджиана, ныряя в пакет и выуживая из него бейгл с маком.

– Положи на тарелку, вкуснее будет, – упрекнула ее мать, а Корд рассмеялся. Саша раскладывала столовое серебро и салфетки так тщательно, словно оценивать ее работу должны были Кейт Миддлтон или эксперты из «Придирчивого взгляда». Джорджиана пожалела, что и Саша здесь. Утомительно находиться рядом с тем, кто все время старается изо всех сил.

Пока они ели, Саша подняла свою излюбленную тему: что именно из семейных реликвий она была бы не прочь выбросить.

– Джорджиана, я понимаю, что у тебя в квартире мало мест для хранения вещей, но я тут подумала: ты не хочешь забрать к себе свои теннисные призы? И там еще этот деревянный зверек – кажется, ты сама его сделала, с хвостом, который поднимается и опускается, – он тебе не нужен? – спросила она полным надежды голосом, усердно размазывая по бейглу без добавок тончайший слой сливочного сыра.

Этим «зверьком» был бобер – источник острого и тайного стыда Джорджианы. В шестом классе в школе у них проходили уроки резьбы по дереву, где каждому полагалось изготовить свою поделку. Одна девочка сделала маленькую игру, где шарик на леске прокатывался по доске-качелям и попадал в кольцо. Другая – подставку для лампы, которая включалась и выключалась при помощи системы блоков. А Джорджиана нашла инструкции, как смастерить фигурку бобра величиной десять дюймов, который катился на четырех разновеликих колесиках, шлепая при этом широким плоским хвостом. Несколько недель она шлифовала колеса и покрывала фигурку лаком, наносила на хвост красивую насечку крест-накрест. И только когда весь класс представлял готовые работы, кто-то сообразил, что именно у нее получилось.

– Джорджиана, ты сделала бобра[3]? Ты ведь знаешь, что означает это слово, да? Ты правда сделала бобра!

Хохоту не было конца. Джорджиана, как хорошая девочка, никогда не вела разговоров о своей вагине и понятия не имела о том, как можно назвать ее иносказательно. Но, по-видимому, все остальные уловили смысл шутки, и для большинства учеников класса она стала самым запоминающимся моментом учебного года и упрочила репутацию Джорджианы как полной асексуалки. Всякий раз при виде этого бобра она съеживалась от унижения. Она понимала, что давным-давно пора перестать расстраиваться по этому поводу, но со временем тот случай превратился в символ ее неудач в личной жизни и глубокой незрелости.

– Я подумаю, но у меня в самом деле маловато места, – уклончиво ответила Джорджиана. Неизвестно почему, но мысль о том, как Саша выбрасывает дурацкого бобра, показалась ей невыносимой. Она потратила на работу над ним несколько недель, и просто взять и выкинуть его было недопустимо. А теннисными призами она тайно гордилась, хоть получила их еще в старших классах и в университете.