Наследники с Пайнэппл-стрит

Дарли неважно играла в гольф, поэтому они с женой Брайса собирались поплавать вместе с детьми, пока мужчины играют, а потом пообедать все вместе. Бассейн был почти пуст, не считая стайки подростков на другом конце, так что дети могли брызгаться и визжать, никому не мешая, и Дарли сама не заметила, как расслабилась. Жена Брайса держалась дружелюбно, а когда Дарли поняла, что и она не работает, то смогла просто радоваться хорошему дню. Стоя по пояс в воде, поправляя протекающие очки для плавания или бросая детям тонущих акул для подводных игр, они разговорились о том, как часто уезжают их мужья, с каким нетерпением обе ждут возможности отправлять детей в лагеря с ночевками, а также о сравнительных достоинствах городской и загородной жизни. Как бы ни было трудно признаваться в этом, Дарли начала остро ощущать свою неполноценность в присутствии ровесниц, которые умудрялись справляться и с детьми, и с карьерой. При этом у нее возникало чувство, будто она должна объясняться, оправдываться за то, что потратила столько времени и денег на магистратуру. А с мамочками-домохозяйками ей было гораздо проще.

Когда пришло время обеда, Дарли с трудом увела детей в раздевалку у бассейна, чтобы переодеть в сухое в соответствии с дресс-кодом, предписывающим Хэтчеру быть одетым в тенниску, заправленную в шорты, а Поппи – в сарафан и сандалии. Сама она выбрала струящееся голубое с белым платье, создающее ощущение, будто она проводит отпуск в Греции.

Они встретились с Малкольмом и Брайсом возле столовой клуба и прошли к столику на веранде под полосатым навесом. Официант раздал всем огромное меню, Брайс посоветовал лучшее, что значилось в нем, – лобстер в булочке, бургер с семгой и бургер с беконом, латуком, помидором и авокадо. За разговором Дарли оглядывалась по сторонам, испытывая стойкое ощущение полного благополучия. Веранду заполняли довольные обедающие люди. Да, все были в предписанной клубом одежде – рубашках с воротником, заправленных в брюки, да, они были преимущественно мужчинами – но ведь дело, как-никак, происходило в гольф-клубе, однако, присмотревшись, она поняла, почему вид этого общества поразил ее. Слишком много лиц за столиками были черными, слишком много рубашек – оттенка фруктового пунша или лайма. Резкий контраст с обеденным временем в привычных Дарли нью-йоркских клубах, где черные или коричневые лица чаще всего имел обслуживающий персонал. Неужели Гринвич прогрессивнее, чем Бруклин-Хайтс?

Все дети пили лимонад из стаканов с пластиковыми соломинками, все они уплели картошку фри и оставили бургеры почти нетронутыми. Дарли потягивала белое вино, а Брайс рассказывал забавную историю о том, как он вошел не в тот номер лондонского отеля и случайно застал своего босса в одном полотенце. (Как могла электронная ключ-карта подойти к замку другого номера? Дарли ужаснулась, представив это.)

У них в команде появился новый аналитик – двадцатидвухлетний Чак Вандербеер, также состоявший в этом загородном клубе. Брайс видел, как Чак в первый раз приехал обследовать поле для гольфа. Прошлым летом в клубе произошел инцидент: с пожилым джентльменом за рулем его «вольво» случился инфаркт, машина врезалась в здание клубной столовой и вспыхнула, в итоге пострадали три человека. После этого руководство клуба решило, что подпускать машины близко к зданию небезопасно, отгородило часть подъездного пути цепочкой и попросило членов клуба парковаться на стоянке, а затем проходить пятьдесят шагов до входа по мощеной дорожке. Когда же Чак Вандербеер приехал в черном внедорожнике, его водитель остановился у ворот, вышел из машины, снял цепочку и подвез Чака прямо к двери. И тем не менее комитет клуба проголосовал за то, чтобы принять его в члены. У его семьи имелись такие связи, что у Чака нашлось в клубе не меньше семи поручителей.

В банке он быстро отличился, но не работой, а тем, что стал называть себя Рок-звездой и договариваться об обедах с главами всех подразделений – начальством Малкольма и Брайса. Поговаривали, что его исключили из Дирфилда за запуск фейерверков, но его отец, большая шишка в сфере частных инвестиций, все равно пристроил его в Дартмут. Суть заключалась в том, что этот парень в работе был полный ноль. Он забыл в самолете документы по сделке – провинность, за которую любого другого уволили бы без церемоний, а его даже не пожурили. В полете он принял снотворное и все еще не отошел от него, когда они входили на совещание в Дубае. Однажды Малкольм увидел, как Чак в мужском туалете таращится на себя в зеркало, приглаживает волосы и улыбается как психопат.

Брайс и Малкольм сходились во мнении, что этот парень – явная обуза, и возмущались тем, что им навязали его. Они очутились между половинками «блат-сэндвича»: их начальству льстила возможность иметь в штате одного из Вандербееров, но втайне оно радовалось, что этим отпрыском видной семьи руководят другие.