Малкольм получил более трехсот писем по электронной почте, с десяток истерических голосовых сообщений и шестьдесят пять эсэмэсок, главным образом от Брайса. Шаткой походкой спускаясь по телетрапу в Рио, он просматривал одно сообщение за другим. Сделка, над которой он работал почти год, сорвалась. Группа управленцев из «Америкэн Эйрлайнс» даже не удосужилась сесть на стыковочный рейс из Майами. Любой шанс для Малкольма оптимизировать негативные последствия был давно потерян. Уволили и Чака, и Малкольма: Чака – за утечку информации, а Малкольма – за то, что оказался слишком близко к этому юному кретину.
– Но ты же ни в чем не виноват! – возмущенно воскликнула Дарли. – Источником утечки стал Чак! Ты тут ни при чем!
– Со мной нельзя было связаться, – поморщившись, объяснил Малкольм. – Когда о случившемся стало известно, я находился в воздухе без вайфая. Сделка рушилась, а я лежал в кресле и грыз подогретую ореховую смесь.
– Это же совершенно несправедливо! – бушевала Дарли. – А что с Брайсом? Брайса уволили?
– Нет, Брайс в порядке. Пока я был вне доступа, Брайс оставался на земле и рулил объяснениями. Он сумел выгородить себя.
– Но почему? Он ведь из той же команды! И Чака знал еще до тебя!
– У Брайса больше друзей в руководстве, чем у меня. Он из банковской семьи. – Малкольм пнул ножку стула.
– Брайс должен был сражаться и за тебя!
– Ну, а он не стал.
– Мелкий говнюк.
– Просто не верится, что все они решили сделать меня крайним. – Малкольм покачал головой.
– Тем хуже для них, Малкольм. У нас все будет хорошо. Ты позвонишь и договоришься о собеседованиях. И опомниться не успеешь, как найдешь другую работу.
– Может быть. – Вид у Малкольма был сломленный, как у опозоренного гладиатора, потерпевшего поражение.
– Они просто болваны, если отпустили тебя. – Дарли свернулась на коленях Малкольма и уткнулась лицом в его шею. Она так расстроилась, что не сумела защитить его. Что у брайсов всего мира полно друзей и родных, готовых вступиться за них, а у Малкольма нет никого. Да, у ее отца есть связи в сфере недвижимости, и, если бы им вздумалось закатить званый ужин в марокканском стиле на пятьдесят персон в кратчайшие сроки, у ее матери нашлись бы контакты банкетной службы и флориста, но все это не могло принести Малкольму никакой пользы.
Ситуация в целом напомнила Дарли, как в старших классах ее друг Аллен Янг пытался вступить в «Клуб пятидесятых». У него были поручители, были рекомендательные письма, безусловно, были деньги, и, когда он отправился на якобы неформальное собеседование, выпить скотча с комиссией по приему в гостиной клуба, вопрос казался ему уже решенным. Но в приеме ему отказали. Дарли понимала, что все дело в расизме. Других причин быть не могло. Но никто не сказал об этом напрямую, и Аллену пришлось оставить все как есть. В какой мере выдворение Малкольма объяснялось тем, что он очутился не в том месте в неподходящее время, и в какой мере – тем, что он не один из давних приятелей с фамилией вроде Даймон, Мойнихэн или Слоун? Никто не сказал ему: «Мы увольняем тебя потому, что у тебя нет белого папочки, который встал бы за тебя горой», но для Дарли это было ясно как день.
Следующие несколько недель Малкольм провел, приглашая на обед давних друзей по школе бизнеса, связываясь с коллегами по первым годам работы в сфере банковских инвестиций и встречаясь со всеми, кто соглашался увидеться с ним. Чака Вандербеера уволили сразу же, однако его отец, видная фигура в мире частных инвестиций, обеспечил ему пост аналитика в «Аполло», и стало очевидно, что с грязью смешали одного Малкольма. С точки зрения банков Малкольм стал все равно что радиоактивным. Его друзья и знакомые заказывали стейк, неизменно с кровью, и, не успев отхлебнуть первый глоток чая со льдом, спрашивали: «Так что там за чертовщина вышла с той сделкой с “Азул”?» Все знали о случившемся и почему-то считали виноватым его. Неважно, что он не совершил никаких ошибок: он оказался запятнанным, и его бесцеремонно вышвырнули из клуба хозяев жизни.
Когда начали звонить рекрутеры, Дарли воспряла духом.
– Вот видишь, милый? Всем ты нужен.
Но ему предлагали посты в средних или печально известных банках, где не было никакой надежды вернуться к авиации. Малкольм просто не мог думать об этом, он был не в состоянии смириться с тем, что вместо профи высокого полета вдруг превратился в обслугу. Согласившись занять предложенные должности, он проводил бы большую часть времени в поездках по индустриальным городам Среднего Запада, делая пересадки в Чикаго, просиживая в экономклассе, ночуя в дешевых отелях сети «Ред Руф», где постели застилают полиэстеровым бельем специально для того, чтобы на нем не было видно пятен.