Наследники с Пайнэппл-стрит

– Да вот, пишу тебе записки, – признался он. – Я собирался спрятать их повсюду у тебя в квартире, чтобы ты их находила, пока я в отъезде. Так что теперь или закрой глаза, или отправляйся обратно в ванную.

Джорджиана усмехнулась и вернулась в ванную, расчесывать волосы перед зеркалом и прислушиваться, как Брэди ходит по ее гостиной, поднимает диванные подушки, выдвигает и задвигает ящики. Ночью после его отъезда одну из записок она нашла в кухонном шкафу, приклеенной скотчем к хлебу. Записка гласила: «У тебя классные булки».

Через четыре дня после того, как Джорджиана поцеловала Брэди на прощание, основатель компании объявил общее совещание в столовой на втором этаже. Едва войдя, Джорджиана поняла, что случилось что-то ужасное. Все вокруг выглядели потрясенными и ошарашенными. Шэрон, работавшая в приемной, комкала бумажный платок и вытирала им то нос, то глаза, и слезы лились у нее из-под очков. Какое-то чутье подсказало Джорджиане, в чем дело. Это из-за Брэди. Она ощутила, как это осознание пронзило ее, как ледяная боль прошла по рукам, прострелила живот. Основатель компании заговорил, и у него сорвался голос, в горле возник всхлип. Он сообщил всем собравшимся, что Мег из отдела грантов, руководитель проектов по имени Дивья и Брэди находились на борту самолета, следовавшего из Лахора на востоке Пакистана в Карачи. Пилот доложил о технических неполадках, самолет повернул обратно в Лахор. На расстоянии тридцати пяти миль от города самолет рухнул. Не выжил никто.

Услышав последние слова, Джорджиана была вынуждена схватиться за стену, чтобы устоять на ногах. Поле ее зрения сузилось до крохотной светящейся точки, пол словно начал уходить вбок из-под ног. Она ощущала прикосновение ладони к старым обоям, замерев в темноте и не зная, стоит она или падает. Когда точка опять расширилась и Джорджиана смогла осмотреться, то обнаружила, что люди вокруг зажимают рты в ужасе. Она никого не могла видеть. Как и вернуться за свой стол. Незаметно выйдя на лестницу, она прошла через вестибюль и на улицу. И побрела прочь, не зная, куда идет.

Брэди умер. Его тело, его веснушчатая спина, пальцы его ног, которыми он во сне цеплялся за собственную щиколотку другой ноги, – все это сгорело дотла в том месте, которое Джорджиана никогда не видела и вряд ли когда-нибудь увидит. Больше она никогда не обнимет его, никогда не посмотрит ему в лицо, не поцелует его губы, не сможет даже поплакать над его телом, которому поклонялась с такой страстью. Спотыкаясь, она поднялась по каменным ступеням на крыльцо дома ее детства и открыла дверь своим ключом. От рыданий у нее перехватывало дыхание, она ничего не видела вокруг, но добрела по коридору до своей комнаты, бросила сумку и заползла в стенной шкаф. Сдернула с вешалки одежду, зарылась лицом в прелую ткань и сидела так, пока к ней не вернулась способность дышать. Потом пнула спрятанного в шкафу деревянного бобра. Она была просто ребенком, глупым ребенком, но Брэди разглядел ее. Ее любовь к нему не только наполняла ее стыдом, но и придавала жгучую, яркую силу. А теперь его больше нет, и этой силы ей не ощутить в себе уже никогда.

Джорджиана рыдала, пока у нее не заболел живот, пока не затуманились глаза, пока не опухло лицо и не пошла пятнами кожа. Она не знала, сколько часов провела в шкафу, но вдруг на лестнице послышались шаги, а потом дверь шкафа медленно приоткрылась. Перед ней стояла Саша.

– Джорджиана, что случилось? Что с тобой?

– Я сделала ужасное, – выговорила Джорджиана. И рассказала Саше все.

12. Дарли

– До того как я родилась, у меня был хвост, – серьезно объявила Поппи, глядя на Дарли в упор. Они ужинали в ресторанчике под названием «Таттс» на Хикс-стрит, и Поппи измазала томатным соусом весь подбородок.

– У тебя? Хвост? – переспросила Дарли, не зная, из какого мира этот вопрос – фантазии или реальности.

– Да, хвост, точно как у головастика.

– У нас обоих были хвосты, как у головастиков, – подтвердил Хэтчер, старательно выбирая из своего салата все кусочки оливок и перца и раскладывая их по столу.

– Я умела плавать быстро-пребыстро, а потом я была яйцом, – продолжала Поппи.

Дарли озадаченно взглянула на Малкольма.

– Ты ведь понимаешь, что на самом деле хвоста у тебя не было, да? У людей нет хвостов, – объяснил Малкольм.

– У меня был! Хвост, как у головастика, а потом я еще была яйцом, а потом росла у мамы в животике! – возмутилась Поппи.

Дарли рассмеялась.

– Малкольм, – шепнула она, – она говорит о тех временах, когда была сперматозоидом.

Из школы прислали сообщение о том, что по естествознанию дети приступают к изучению здоровья и половой сферы человека. Видимо, занятия по этой теме уже начались. Дарли не хотелось брюзжать по-стариковски, но, когда сама она была ребенком, половое воспитание начиналось только в пятом классе. В подготовительном классе – еще слишком рано. Но, с другой стороны, пусть лучше дети узнают об этом на занятиях, а не из интернета. Она надеялась лишь на то, что Поппи не придет в голову завести разговор о сперматозоидах в теннисном клубе.