Наследники с Пайнэппл-стрит

– Работаю в авиакомпании. А потом ухожу из офиса и отправляюсь летать. Ну, что я могу сказать? Хотел бы я быть более разносторонне развитым человеком, но в гольф играю хуже некуда. – Сай улыбнулся, и Дарли ответила усмешкой. – А вы? Работаете в этой сфере?

– О нет, – запротестовала Дарли. – Мой муж – да, а я просто фанат авиации.

– У половины народу в этом зале привычки гораздо вреднее и дороже. По-моему, наши еще ничего.

Они поболтали еще несколько минут, потом Сай дал ей свою визитку и пригласил ее с Малкольмом как-нибудь полетать вместе с ним. Сияя улыбкой, Дарли вернулась к родителям.

– Ну что, кто владелец самолета? – тоном заговорщицы спросила Тильда. «Циррус СР22» стоил не меньше миллиона долларов, и Тильда считала своим долгом выяснить, кто настолько богат, чтобы выложить такую сумму за увлечение.

– Его зовут Сай Хабиб. Он живет на Гарднер-плейс.

– Что это за фамилия – Хабиб? – нахмурился Чип.

– Ближневосточная, – ответила Дарли.

– А-а. – Чип кивнул, словно это подтверждало его особенно прозорливую догадку.

Дарли раздраженно фыркнула. Но то, что еще один любитель самолетов оказался цветным, ее не удивило. Об этом они с Малкольмом уже размышляли – насколько разнообразен мир американской авиации. Иногда увлечение ею возникает еще в детстве, потому что дети эмигрантов с малолетства приучаются к длительным международным перелетам, навещая бабушек и дедушек в Индии, Сингапуре или Южной Африке. Если Дарли достаточно было пройти три квартала – и ее принимали у себя Пип и Поп, то Малкольм, летая в Южную Корею, заглядывал в кокпит, знакомился с пилотами, прикреплял к своей тщательно отутюженной рубашке пластмассовые эмблемы-крылышки. Кроме того, чувствовалось нечто неотразимое в полетах за океан, и, когда авиационное топливо проникало в вены, избавиться от тяги к самолетам было уже невозможно. Те, кому нравилось летать, стремились к полетам всю жизнь.

Когда начался «живой» аукцион, родители Дарли отставили коктейли и приготовили таблички со своими номерами. Ведущий аукциона представил медвежонка в рубашке школы на Генри-стрит и назвал начальную цену – тысячу долларов. Дарли невольно ощутила трепет. Но разве это странно – испытывать возбуждение, наблюдая, как люди тратят деньги? Она полагала, это все равно что смотреть, как люди швыряются долларовыми купюрами в ночном клубе. Все не прочь поглазеть, когда другие сорят деньгами.

Игрок НБА с женой поднимали свою табличку раз за разом, в итоге купили медвежонка за восемь тысяч долларов, и вечер начал набирать обороты. Быстро продали немую роль в какой-то мыльной опере, гитару, на которой играл Брюс Спрингстин, флаг турнира «Мастерс» 1959 года с автографом Арнольда Палмера, билеты в ложу на концерт Билли Айлиш и детский костюм Человека-паука с автографом Стэна Ли.

– Черт возьми, надо было сделать на него ставки для Хэтчера, – шепнула Тильда Дарли.

– Ты же купила ему такой три года назад, – закатила глаза Дарли. – И мы храним его в коробке, чтобы Хэтчер не вздумал надеть.

Когда ведущий объявил частный ужин, приготовленный Томом Сторком, Тильда схватила свою табличку и выпрямилась во весь рост. Сам Том стоял у ближайшего стола, и Тильда расцвела улыбкой, глядя в его сторону. Дарли смутилась, увидев, как Том залпом допил свой коктейль и покинул зал – вроде бы направляясь в бар, но на самом деле явно желая избежать неловкости от обращенных на него взглядов.

– Ну и какой смысл делать ставки, если он этого не видит? – расстроилась Тильда. Она еще раз подняла свою табличку, повышая цену до пяти тысяч долларов, а потом вышла из игры, предоставив завершить сделку паре на другом конце зала. – Надеюсь, жена расскажет ему, как мы торговались. – Тильда надулась и вытащила из сумочки телефон. – Господи, Дарли, я ничего не вижу в этом приложении. Сколько уже набрал в «тихом» аукционе дом на Нашоне?

– А очки для чтения у тебя с собой? – спросила Дарли, заглядывая матери через плечо.

– Нет, в эту сумочку они не поместились. – Мать отставила руку с телефоном подальше от лица и вскинула подбородок, стуча пальцами по экрану.

Остаток вечера прошел в тумане слившихся воедино поцелуев в щеку и разговоров чуть заплетающимися языками с учителями и руководством школы. Дарли сочувствовала им, вынужденным весь вечер довольствоваться единственным бокалом теплого белого вина, чтобы оставаться трезвыми и ни в коем случае не путать имена родителей. Когда время уже близилось к девяти и началась заключительная часть аукциона, Стоктоны подошли к выставленным от классов лотам, чтобы своими глазами увидеть то самое лоскутное одеяло и шезлонг. Несколько знакомых родителей бродили среди пожертвований от младших классов, а женщина с огромным беременным животом восседала в шезлонге с автографами.

– Я его застолбила! – засмеялась она, когда Стоктоны подошли. – Это в буквальном смысле единственное, от чего впервые за девять месяцев у меня перестала болеть спина, так что я заставила мужа маниакально повышать цену!