Наследники с Пайнэппл-стрит

Ее первая беременность и выход из отпуска получились чудовищными. Дарли изнуряла утренняя тошнота. Ей, как младшему сотруднику «Голдман Сакса», полагалось быть за столом ежедневно в семь. Как и Малкольм, она работала в инвестиционном отделе. В окружении младших сотрудников вкалывала как проклятая, задерживалась допоздна, добивалась, чтобы ей поручали как можно больше проектов, отчаянно старалась выделиться из общей массы, пробиться в отраслевую группу и сосредоточить внимание на авиации. Беременность дочерью стала для нее неожиданностью, и она твердо решила не дать ей свести на нет все предыдущие усилия. Ее слишком легко укачивало, чтобы ездить на такси, поэтому она каждое утро добиралась до офиса на метро, но на длинном перегоне на поезде А от Хай-стрит у нее так кружилась голова, что она была вынуждена выходить на Кэнал-стрит и блевать в урну на платформе. На работу она приезжала бледная и в испарине, с запахом рвоты и жвачки изо рта. Тошноту удавалось приглушить лишь одним способом – когда она сосала маленькие кислые леденцы, которые держала в кожаном кармашке чехла для телефона, украдкой забрасывая их в рот, пока не видел никто из аналитиков и младших сотрудников. Как только беременность стала заметной, ее коллеги-мужчины явно встревожились и не стали скрывать гадливость: «Вы уверены, что у вас не близнецы?» Или еще того хлеще: «Разве стресс не вреден для ребенка? Я бы ни за что не позволил жене работать вечера напролет, если бы она забеременела». Дарли так боялась, что воды отойдут у нее прямо на работе, что держала запасные полотенца и белье в сумке для спорта под столом.

Через шесть недель после рождения Поппи Дарли вышла на работу. Коллеги расспрашивали, понравились ли ей «каникулы», неустанно жаловались на то, что им пришлось выполнять лишнюю работу за нее, а когда она пыталась сходить в медпункт, чтобы сцедить молоко, все вокруг заливались хохотом и изображали, что доят корову, издавая журчание струйки.

Дарли продержалась полгода. Она сцеживалась в туалетах аэропортов, летая через всю страну. Оставляла Поппи с Сунджой, оставляла сцеженное грудное молоко на хранение персоналу отелей, а затем отправляла домой «Федексом». Пропускала время укладывания, время купания и не увидела, как Поппи в первый раз поползла. Научилась подкладывать в лифчик ватные диски, чтобы не пачкать шелковые блузки, когда совещания затягивались и она выбивалась из графика сцеживаний. Если уж совсем начистоту, она хотела снова забеременеть. На работе она стремительно сдавала позиции. Это была уже не жизнь. Держаться она больше не могла. Просто сломалась, и второй ребенок стал уважительной причиной для ухода. Все понимали, почему она бросает работу.

Малкольм воодушевленно воспринял ее известие о беременности Хэтчером. Она смогла перестать работать и просто растить детей. Это означало, что на ближайшее обозримое будущее они превратятся в семью с одним доходом. Лишь по ходу этой игры до Дарли дошло, что она, отказываясь от своего трастового фонда, не вполне понимала, что это означает для нее как для женщины. Если на протяжении всего детства ей приходилось просить у родителей деньги, чтобы съездить покататься на лыжах, купить одежду, сходить поужинать, купить темные очки и сделать стрижку, то до замужества она стала брать деньги со своего счета – на обучение в школе бизнеса, аренду машины, покупку нового ноутбука, абонемент в дорогой тренажерный зал с парилкой. Как только она вышла замуж, доступ к прежнему счету ей был закрыт, деньги улетучились, как пар с ароматом кедра, и единственным счетом для нее остался их общий с Малкольмом.

Прочитав в «Нью-Йорк Таймс», что у самых счастливых пар есть три счета – «твой, мой, наш», Дарли подумала, что это глупо, ведь деньги за работу получает только Малкольм. Поэтому вместо трех счетов у них были одинаковые карточки «Америкэн Экспресс», привязанные к одной кредитной линии – линии Малкольма. Теперь всякий раз, когда она тратила восемьсот долларов у дерматолога, тысячу в «Бергдорфе», четыреста в парикмахерском салоне в СоХо, Малкольм это видел. Дарли казалось, будто она мочится, оставив дверь туалета открытой: да, для некоторых пар это обычное, но до опасного несексуальное явление.

Тем не менее у них все складывалась. Они жили в красивой квартире, отлично проводили отпуск, дети получали хорошее образование, а по ночам, когда Дарли и Малкольм спали в одной и той же постели, они складывались вместе, как две серебряные ложки в ящике комода. Но теперь, когда Малкольма уволили, их жизнь стала обходиться слишком дорого. Ему требовалась работа. Ей требовалась работа. Или же ей оставалось только сообщить родителям, что все это время она была неправа.

13. Саша