Наследники с Пайнэппл-стрит

– Весьма неплохо. Мне нравится акцент на обучении поставщиков медицинских услуг непосредственно в стране. Вы ставите перед собой цель создать работоспособную структуру, которая будет функционировать и после завершения финансирования.

Она кивнула.

– Думаю, отчасти именно поэтому работа в Пакистане настолько важна. Сколько женщин там стесняются обращаться к врачам-мужчинам! Им не позволяют мужья или свекрови. Поэтому мы готовим женщин-волонтеров из системы здравоохранения к работе в сообществах, связанных, в частности, с планированием семьи и иммунизацией.

– Во всем этом есть смысл. – Кертис нерешительно перевел дыхание. – Когда крутили видео, у тебя был очень расстроенный вид. Ты дружила с людьми, которые погибли при аварии самолета? – Он не сводил с нее глаз, и они так ярко блестели, что она вдруг вспыхнула. Оттого, что он настолько хорош собой, рядом с ним становилось неуютно.

– Да, – с запинкой ответила Джорджиана. – В числе трех погибших была моя подруга Мег.

Сказать Кертису Маккою о Брэди она просто не могла, боясь вновь разрыдаться.

– Мои искренние соболезнования. Она была твоей ровесницей?

– На несколько лет старше, но да, еще очень молода. Она впервые руководила проектом и была очень воодушевлена. Она была в самом деле умницей и работягой и собиралась стать кем-то значимым, понимаешь?

– Понимаю. Это ужасно. – Кертис помолчал и во время паузы огляделся. – Я слышал, первый этаж музея открыли для гостей. Хочешь пройтись?

– Было бы замечательно, – ответила Джорджиана. Диджей уже начал играть, ее коллеги танцевали со своими парами в ярких пятнах света. Джорджиана и Кертис направились по стеклянному коридору, где стенные росписи восьмидесятых годов двадцатого века уходили под потолок. – Это твоя мама была за столиком?

– Да. Она как раз оказалась в городе, и я убедил ее сходить вместе со мной.

– А я гадала, не поссорился ли ты с родителями и не обиделись ли они на тебя.

– Мама проявляет больше понимания, чем отец, – смущенно признался Кертис.

– Сочувствую. – Они остановились перед двадцатифутовой красной росписью, краска на которой лежала густо и бугристо.

– Отец действительно гордится своим «Такоником». Он воспринимает его не так, как я. Считает оборону истинным патриотизмом. Ему представляется, что наша семья внесла важный вклад, будто мы почти семья военных.

– А на что он злится сильнее – на то, что ты отдаешь свои деньги, или на то, что выступаешь против «Таконика»?

– Он думает, что я играю на публику. Постоянно зовет меня А.О.К. и товарищем Сталиным и утверждает, что однажды, когда у меня будут дети, я раскаюсь в своем решении.

– Он считает, что ты пожалеешь, что не смог передать детям еще более внушительное наследство? – спросила Джорджиана.

– Ага, он принадлежит к поколению, для которого финансовая стабильность – величайший дар, какой только можно преподнести своей семье. – Он кивнул, давая понять, что готов перейти к следующей росписи.

– А по-моему, есть разница между стабильностью и непристойно огромным богатством, – высказалась Джорджиана.

– Есть, притом большая. Материальное неравенство – самая постыдная из проблем нашего времени. Меня беспокоит, что мои дети, оглядываясь на прошлое, увидят страну, полностью презревшую нравственность, страну, в которой людям позволяют умирать от голода, в то время как богачи получают налоговые льготы.

– Уоррен Баффет говорит, что не верит в династические состояния, не верит в то, что жизнь человека определяется его принадлежностью к «клубу удачливых сперматозоидов», – на последнем слове Джорджиана слегка покраснела.

Кертис засмеялся.

– А ты знала, что состояние Уоррена Баффета, Билла Гейтса и Джеффа Безоса, вместе взятых, превосходит совокупное состояние всей бедной половины населения?

– Правда? – удивилась она.

Они остановились перед росписью с двумя гигантскими грудями, оба некоторое время притворялись, будто разглядывают их, потом перешли к следующей. Искусство оказалось весьма щекотливым зрелищем.

– У тебя с отцом всегда были расхождения по политическим вопросам?

– Нет. – Кертис покачал головой. – В старших классах я начал почитывать не только «Уолл-стрит Джорнал», но окончательно определился с позицией, лишь когда продолжил учебу после школы. По-моему, нас растили как будто под стеклянным колпаком. – И он вопросительно взглянул на нее.

– И порой из-под этого колпака нелегко выбраться, – согласилась она, представив свой крохотный уголок Бруклин-Хайтс. Стоило ей погромче чихнуть у себя в гостиной, ее родители, наверное, пожелали бы ей здоровья, находясь у себя в спальне на Ориндж-стрит.

– Похоже, ты свой колпак покинула, – сказал Кертис, и Джорджиана сначала была польщена, а потом сконфузилась, понимая, как сильно жаждет от него одобрения. Они медленно брели обратно туда, где продолжались танцы, и Джорджиана видела, что ее команда начинает собирать со столиков конверты.

– Мне надо вернуться к работе.

– Слушай… – Кертис удержал ее за руку. – Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Нет, а ты? – Она улыбнулась.