– Слишком быстро и легко напивается. Явно смешивает спиртное с какими-то транквилизаторами. Целуется на вечеринке с парнем, которого терпеть не может, а потом казнит себя за это и тонет в ненависти к себе.
– Вот это да. – Дарли невольно вытаращила глаза. Как вышло, что она ничего не замечала? Она постучала в дверь. – Джордж, это я. Что случилось, детка? Открой.
К ним присоединилась Тильда.
– Дорогая, все уже разошлись по домам. Выходи, давай поговорим о том, что тебя тревожит. Ты извини, если я промахнулась с темой для вечеринки, – пустила пробный шар она.
Послышался глухой стук, щелчок, и дверь распахнулась. Джорджиана застыла перед ними – с всклокоченными волосами, с голубыми от кюрасо губами, пылая яростью.
– Джордж, что происходит? – взмолилась Дарли, глаза которой наполнились слезами при виде страданий сестры.
– Спросите охотницу за деньгами, – выпалила Джорджиана, метнув яростный взгляд в Сашу, застывшую в конце коридора. – Спросите долбаную охотницу за деньгами, она расскажет.
С этими словами она промчалась по коридору и скрылась за входной дверью, оставив всю семью с разинутыми ртами смотреть ей вслед.
16. Саша
Саша им рассказала. Они расселись в гостиной, и Саша объяснила, в чем призналась ей Джорджиана в тот день, когда Саша застала ее рыдающей в стенном шкафу. Джорджиана влюбилась; она не знала, что Брэди женат. А когда узнала, совершила немыслимое – продолжала спать с ним. У них был роман. Потом самолет разбился, Брэди погиб, а Джорджиана горевала до сих пор.
– Тайна разъедала ее изнутри, – прошептала Лина. – Мне она сказала, что порвала с ним.
– Но самолет разбился больше двух месяцев назад. – Дарли болезненно поморщилась. – Она говорила, что не знала погибших.
– Брэди погиб. И ее подруга Мег, – тихо сообщила Саша.
– И ты все это время знала? – спросил Корд, всем лицом намекая на предательство, и видеть это Саше было невыносимо.
– Извини, – шепотом ответила она. – Она сказала мне по секрету.
– Ей двадцать шесть! – выпалила Дарли. – Она еще ребенок! И она столкнулась с явно травмирующим событием. Ей требовалась помощь.
– Я пыталась ей помочь, но знаете, что из этого вышло? Она отгородилась от меня, как и все в вашей семье! – оправдываясь, парировала Саша. – Я звонила ей и писала, но она не желала помощи от охотницы за деньгами.
– Почему все повторяют одно и то же? – вмешалась Тильда.
– Потому что так меня прозвали Джорджиана и Дарли – охотница за деньгами. Они считают, что я вышла замуж из-за состояния. Мне наплевать на то, в каких клубах вы состоите и как накрывать долбаный стол, а им кажется, что нет. Они думают, мне не терпелось переехать в ваш семейный музей антикварного барахла.
– Саша, ну-ка, уймись. – Корд нахмурился.
– Нет, я не желаю униматься. Джорджиана – избалованная эгоистка, она грубо и презрительно обращалась со мной с тех пор, как мы познакомились. А ты, – Саша повернулась к Дарли, – еще хуже, потому что притворялась моей подругой, а за глаза насмехалась надо мной.
– Речь не о тебе, Саша, – оборвала ее Дарли.
– Как обычно, да? Вы все меня достали. Мне осточертело видеть, как все считают, будто я должна целовать кишащие блохами восточные ковры в благодарность за то, что меня пустили пожить в эти ветхие «Серые сады»[7]
, битком набитые старыми зубными щетками и плесневелыми корзинами. И знаете что? – Она уставилась на Тильду в упор. – От губернаторского дивана у меня сыпь!Корд посмотрел на нее и покачал головой – «
После событий на вечеринке Стоктоны сплотили ряды. Корд, когда звонила Дарли, удалялся в спальню и притворял за собой дверь. Он часто уходил на Ориндж-стрит, чтобы посидеть в обнимку с матерью, обсудить, как дела у Джорджианы, и, возможно, непристойным образом помассировать материнские ступни.
Корд считал Сашину реакцию чрезмерной. Да, ей дали прозвище, ну и что? А Джорджиана любила человека, который погиб. В сравнении с этим бледнели все Сашины проблемы. Он не понимал, что дело не только в этом, не замечал, какому остракизму ее подвергали с самого начала. С каждым днем, следующим за вечеринкой, Саше казалось, что между ними задергивается плотная штора, так что становилось совершенно ясно, что она не была и никогда не будет своей в семье Стоктонов.