Наследники с Пайнэппл-стрит

– Цены на них повысились, – с бесстрастным лицом отозвалась Саша, и Маллин улыбнулся. – Мне стыдно за то, что я даже не подозревала, что папины дела так плохи.

– Мне кажется, это для всех стало неожиданностью, – заметил он.

– Да уж. Но как же я могла ничего не заметить? Я ужасная дочь. Надеюсь, мама меня простит, – тихо созналась она в своих мыслях.

Маллин на минуту задумался.

– Помнишь танцы, которые у нас устраивали в средних классах? Те, в спортзале?

Конечно, Саша помнила их. Танцы она особенно любила. Они с подружками за несколько недель выбирали наряды, в назначенный день собирались заранее, брызгались духами в аптеке-закусочной, вдевали в уши свисающие почти до плеч серьги, купленные в «Бутике Клэр», и часами возились с щипцами для завивки и спреем для волос, добиваясь, чтобы челки лежали как надо.

– В седьмом классе были одни танцы, когда ты танцевала с Эндрю Бовалски – помнишь? – спросил Маллин, и Саша покачала головой. Да, самого Эндрю Бовалски она помнила. Он учился вместе с ней с подготовительных до старших классов, вместе они попали в программу для талантливых и одаренных детей. Темные волосы он стриг коротким «ежиком», носил очки в проволочной оправе, был тощим, долговязым и занудным, и сильнее, чем он, в Сашу долгие годы никто не влюблялся. От этого ей было слегка неловко, но он казался довольно неплохим парнем. Они не встречались, и в какой-то момент, когда они уже учились в старших классах, он переехал в другой город. Еще он состоял в шахматном клубе, поступил в Ратгерский университет и в конце концов стал встречаться с девушкой из Бостона. Саша полагала, что теперь они уже поженились.

– Эндрю ты так нравилась, и он всем разболтал, что тем вечером пригласит тебя на медляк под «Лестницу в небо», потому что это самая длинная из песен, – со смехом вспоминал Маллин. – И ты согласилась. Все понимали, что он тебе не настолько нравится, но я помню, как по-доброму ты к нему отнеслась, разрешила обнять тебя за талию и все семь минут протопталась на месте, покачиваясь туда-сюда. Вот тогда я в тебя и влюбился.

– Маллин… – попыталась прервать его Саша. Что бы он ни собирался сказать, она не желала это слышать. Она не любила Маллина и менять свое отношение к нему не собиралась.

– Но в том-то и дело, – не унимался Маллин. – Я любил тебя, но видел на самом деле то, как тебя любят другие. Видел, что у тебя замечательная семья, родители, которые готовы все делать ради тебя, мама, которая водит тебя покупать одежду, какая тебе нравится, специально для танцев, папа, который тренирует твою софтбольную команду. У тебя были друзья, тебя окружало столько любви, что тебе было легко делиться ею. Ты могла потанцевать с Эндрю Бовалски, так что этот вечер он запомнил на всю жизнь. Ты была сама открытость и свет, и я видел, что сам я – замкнутость и мрак. Мне было лет двенадцать, и я знал, что так жить не хочу. Мне тоже хотелось такой любви. Вот я и влюбился в тебя. Но нет, у нас не сложилось, причем по моей вине. Я вел себя как кретин. Но кто знает? Может, даже если бы я вел себя иначе, все равно ничего не вышло бы, ведь мы были детьми. Но то, что я находился рядом с тобой и с твоими родными, спасло меня. Это я знаю точно. И тогда знал. А твоя мама простит тебя, потому что такой она человек.

Маллин устремил пристальный взгляд через двор, и Саша поняла, каких усилий ему стоило сказать это, да еще тому человеку, который так больно ранил его. Сейчас и она могла бы прекратить наносить ему обиды. Могла быть добрее к Маллину, чем Стоктоны к ней. И более открытой с ним, несмотря на то что Стоктоны отгородились от нее.

– Ты знал, что ананасы символизируют радушие и гостеприимство?

– Ага. – Маллин усмехнулся и нахмурился. – В прежние времена моряки привозили их на родину и выставляли перед домами.

– Точно. Но на самом деле тут все перепуталось. Впервые Колумб увидел ананасы в Бразилии и привез один в Европу, в дар королю Испании. Ананасы стали престижным фруктом для элиты элит. Символом статуса, доступным только самым богатым. Мы считаем ананас экзотическим плодом, а на самом деле они олицетворяют колониализм и империализм.

– Полезные сведения, – с улыбкой кивнул Маллин.

– За них, пожалуй, возьму пенни.

– Иди сюда. – Маллин протянул руки. Саша подошла и позволила ему обнять ее. Прикосновения его рук она не ощущала, кажется, лет с девятнадцати; они стали чужими. Пахло от него и знакомо, и странно, и такими же отчасти знакомыми были покалывание щетины и ширина груди. Маллин отстранился, и они вместе присели на нижнюю ступеньку террасы, глядя на клен и слушая шум района.