Наследники земли

– Кажется, твоя дочь идет на поправку, – прервал его Бернатов мажордом. – Не ищи неприятностей, Уго. Возрадуйся и благодари свое везение.

– Везение?

– Да, Уго, тебе повезло, – сказал Герао, понизив голос. – Твоя дочь могла быть уже давно мертва, но она жива. Наслаждайся этой новой возможностью, которую даровал тебе Бог, и не вороши ил. А то может так случиться, что доселе сопутствовавшая Мерсе удача от нее отвернется.

– Это угроза? – спросил Уго.

– Понимай как хочешь.

Оба замолчали.

– А что будет с Арнау? – неожиданно спросил винодел. – Мы сможем с ним видеться?

– Уго, альгвасил приходил только для того, чтобы сказать то, что и я тебе сейчас сказал. Я же пришел, чтобы предупредить: ни ты, ни Мерсе, ни кто-либо из твоей семьи не должны приближаться к дворцу на улице Маркет. Держитесь подальше от мальчика.

– Он сын Мерсе и мой единственный внук, – прошептал Уго.

– Он старший сын графа де Наварклес, адмирала каталонского флота, и его наследник.

Маленький человечек со вздохом встал из-за стола.

– Уго, не приближайся к Арнау. То, что с тобой могли сделать епископ, барон де Сабанель или любой из тех, кто причастен к похищению твоей дочери, и сравнить нельзя с тем, что предпримет Бернат, если ты не прислушаешься к моим словам. Я его знаю, Уго. Он был достаточно снисходителен к тебе. Я видел, как он убивал людей голыми руками, как заставлял их страдать до такой степени, что они сами молили его о смерти, а он оставлял их мучиться. Сегодня для него нет человека дороже сына. Держись подальше от его семьи. Покиньте Барселону, если так нужно. Исчезните! Пожалуй, это будет самым лучшим решением.

– Уехать? Никогда. Арнау мой внук. Он сын Мерсе, и мы не сдадимся…

– Я тебя предупредил, – перебил Герао и направился к двери.

– Засунь свои предупреждения в жопу, – крикнул Уго, – и передай Бернату, что я сделаю все возможное, чтобы быть рядом с Арнау!

Герао, уже взявшийся за ручку двери, обернулся и, снисходительно глядя на Уго, покачал головой.

– Первый арбалет для этого вшивого корсара раздобыл я! – выпалил Уго, к изумлению Герао. – Мне пришлось украсть его с верфей. И я перепрыгну через любые стены, чтобы снова видеть своего внука. Передай Бернату, что ему придется убить меня прежде, чем я отрекусь от Арнау.

– Почему он мне этого не открыл?

Катерина не осмелилась взглянуть Мерсе в глаза. За последние дни у нее сложилось впечатление, что Мерсе уже вышла из первоначальной летаргии, граничившей с беспамятством, и теперь скорее притворялась, добровольно обрекала себя на постоянное молчание, словно хотела, ничем не проявляя себя, узнать, что происходит вокруг. В отличие от всех тех ночей, которые Катерина провела у ее постели с тех пор, как альгвасил сообщил, что Мерсе ни в чем не обвиняется, в последнее время русской казалось, что кто-то наблюдает за ней в полумгле женской палаты, едва освещенной факелами. На рассвете, когда врачи и хирурги начинали обход, а добровольные сиделки расходились по домам, ей хотелось верить, что ничего такого не было, что это ощущение вызывали ночные тени, плач и стоны. Да и усталости можно было его приписать. Больше двух месяцев она ухаживала за Мерсе ночь за ночью, а утром возвращалась в таверну и не уходила спать, пока Уго всеми правдами и неправдами не отправлял ее наверх. Поэтому ее не удивило, что Мерсе задала вопрос, которого Уго так боялся: почему от нее скрыли ее происхождение? Они уже были к нему готовы – каждое утро встревоженный отец спрашивал Катерину, не заговаривала ли Мерсе об этом. «Нет», – успокаивала Катерина. Но нынешним утром она уже не сможет так сказать.

– Ты всегда была его дочерью, – ответила русская. – Уго не думал, что нужно открывать тебе правду, от которой нет никакого толку: если бы ты и узнала ее, ничего бы не изменилось. – Катерина задумалась. – Барча считала так же.

Мерсе затихла. Катерина, сидевшая у изголовья, смотрела прямо перед собой, устремив взор на горящий напротив факел. Впереди была целая ночь.

– А он не подумал, что мне следует знать, что я дочь Сатаны?

– Твой отец этого не знал – он не ведал подробностей твоего рождения, поскольку Рехина ему не рассказывала. Он думал, что ты дочь какой-нибудь нищенки. Но ты уж точно не дочь Сатаны или какого-нибудь демона.

– А моя мать… настоящая, та, которая меня родила, утверждает, что я дьявольское отродье, – возразила Мерсе. – Кому же об этом знать, если не ей? И другая, Рехина, говорит, что я дочь Сатаны. Две матери… и обе утверждают одно и то же.