Нация прозака

Доктору Стерлинг удалось создать внутри гарвардской медицинской системы что-то вроде убежища для душевнобольных, избавив меня от пребывания в полноценной психиатрической больнице. Благодаря этому я вроде как была более-менее адекватна, когда мы только начали наши занятия, и доктор Стерлинг знала, что где-то внутри меня живет хихикающая девчонка, которая просто хочет жить весело, и она считала, что это важно – позволять мне проявлять эту часть себя. Кажется, она думала, что однажды я смогу вернуться к своему жизнерадостному «я», в то время как в Маклин меня будут ждать только мягкие стены, окна с железными решетками и общение с шизофрениками в коридорах. Ее целью было дать мне лечение и уход, сопоставимые с теми, что мне оказали бы в психиатрической клинике, но чтобы ложиться в саму клинику мне не пришлось. Я пережила тот год, не загремев в психушку только благодаря ее настойчивости, и только благодаря ей я вообще до сих пор жива.

Я старалась напомнить себе, что проблема не в Рефе. Проблема, как мне объяснила доктор Стерлинг, и как я сама отлично знала, была в том, что я находилась в полном дерьме. Реф был всего лишь временным решением, которое мне удалось найти, таблеткой, которую я принимала, чтобы заглушить мучившие меня чувства. Но теперь, когда он перестал мне помогать, когда не позволял больше использовать его в таком качестве, настаивал, что хочет быть моим бойфрендом, а не спасением от всех бед, Реф перестал быть решением проблемы. Он стал частью проблемы.

Добро пожаловать в мою жизнь: моя сила саморазрушения такова, что я превращаю решения в проблемы. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Я Мидас[279] наоборот.

Утром, еще до того, как я набираюсь сил, чтобы поразмыслить о главных заботах дня – мыть или не мыть голову, вот в чем вопрос, – приходит Олден, приносит одежду, которую я просила, и чашку горячего шоколада из Au Bon Pain, за которую я ее поблагодарила. Чтобы избежать разочарования, я не стала спрашивать, звонил ли мне кто-нибудь, тем более что я была уверена – если бы Реф позвонил, Олден бы мне сказала. В конце концов, именно она всегда оставляла послания маркером крупными буквами вроде: «Реф звонил», а иногда и просто: «Он звонил». И хотя в остальном ее навыки передачи сообщений оставляли желать лучшего, Олден всегда чувствовала, когда звонок был важным.

Так что я ничего не спросила, она не сказала, и день шел своим чередом, и ко мне приходили гости. Сюзанна принесла копию The Hissing of Summer Lawns[280] Джони Митчелл, потому что я хотела посмотреть слова песни Don’t Interrupt the Sorrow[281], а еще она посоветовала мне почитать Вудхауса[282] и Данливи[283], кого-нибудь жизнерадостного и смешного. Заходил Пол и принес китайской еды и свечку с запахом ванили, и мы прогулялись по снегу до его квартиры на Маунт-Оберн-стрит и послушали Clouds[284] на портативном кассетнике. Джонатан, главный редактор The Crimson, пришел с антологией женского эротического письма, The Village Voice[285] и свежим номером The New Republic[286]. Саманта принесла экземпляр «Современности» Джонсона[287], потому что ей показалось, что книга может быть мне близка. А я все надеялась, не принесет ли кто-нибудь свежий номер Cosmopolitan, чтобы я могла прочитать свой гороскоп и узнать, наладится ли еще моя жизнь когда-нибудь, вот только журнал принести не догадался никто.