Нация прозака

Как-то субботним майским вечером мы с Руби приняли экстази, чтобы отметить одну маленькую победу: мы договорились, что возьмемся за старое, только если найдем причину посерьезнее, чем депрессия и скука, а в итоге в разгар чьей-то вечеринки в Advocate очутились под столом и на пару завязывали узлами шнурки на чьих-то ботинках и наблюдали за тем, что случится дальше. Нам казалось, что остроумнее этого занятия ничего быть не может, до тех пор, пока нам не стало слишком жарко и душно, и мы, задыхаясь, не вынырнули из-под стола. Обычное дело с экстази: любой порыв переходит в действие, любая мелочь на пути кайфа должна быть немедленно уничтожена, остановлена, измельчена в пыль. Поэтому мы направились прямиком в бассейн в Адамз-хаусе, порождение ар-деко с его декадансом, каменными горгульями, сверкающей плиткой и витражами, которые внезапно стали казаться нам раем. Вообще по ночам, возвращаясь с очередной тусовки, мы часто там прятались, искали успокоения в синеве бассейна, сидели на краю, болтали ногами и сочиняли друг для друга эпитафии.

Той ночью мы болтали без умолку, не в силах прекратить бессвязный, вызванный экстази треп, пока первые лучи солнца не стали пробиваться сквозь цветное стекло. Ни с того ни с сего, как это обычно и происходило в моей непредсказуемой, полной драмы жизни, я поняла, что меня бесит влажный воздух. Бесит до чертиков. Мне казалось, что я вот-вот задохнусь. Я пыталась спросить у Руби, слышала ли она о каких-нибудь случаях, когда люди умирали из-за пара, осадков, росы или любой другой хрени вроде этого дурацкого облака, окутавшего меня со всех сторон. Потная кожа под зеленым шерстяным платьем зудела так сильно, что я начала представлять клещей и всяких разных других паразитов, ползающих у меня под кожей, и я вспомнила, что надо делать, чтобы эти твари задохнулись: покрыть кожу прозрачным лаком для ногтей. Вот только сейчас я сама задыхалась.

Я стояла на краю бассейна, таращилась на зеленовато-голубую воду, плоскую, неподвижную. Мне казалось, что я провела там несколько часов, хотя на самом деле прошло всего пару минут. Мне казалось, что я вот-вот сорвусь в воду и утону. Как утонули Rolling Stones и Брайан Джонс[193]. Утону в бассейне, и мое тело всплывет, прямо как труп Уильяма Холдена[194] в первых кадрах «Бульвара Сансет». Окажусь за бортом, как Натали Вуд[195], или утоплюсь, как Вирджиния Вулф. Умру молодой. Умру эффектно.

Господи помилуй. Я боялась или мечтала задохнуться?

Сколько раз в день я воображала свою смерть? Как часто я принималась планировать собственные похороны, зная, что моя преждевременная смерть будет настоящей трагедией, о которой наверняка напишут в прессе, например, в Boston Phoenix или New York, где я проходила практику в выпускном классе. Я отлично знала, как подадут эту историю: «Большие надежды, Гарвард, танцы, литература, бла-бла-бла». А потом репортеры ударятся в размышления о том, что может сказать о современном обществе смерть столь многообещающего юного таланта, перед которым были открыты любые двери. Я знала, как все будет: мою жизнь накачают символизмом и смыслами, на которые и намека не было, пока я была жива. Пока я была жива, я только и могла что встречать рассвет на краю бассейна, опустошенной и страдающей.

Конечно, я понимала, что это фантазии. Я знала, что мне не хватит силы воли утопиться, даже если я прыгну в бассейн, даже если смогу подавить инстинктивные попытки выплыть наверх в своем стремлении к самой безболезненной из всех возможных смертей. Что всю жизнь так и буду мечтать о самоубийстве, никак не пытаясь приблизить его. Как это называется в психологии? Существует ли болезнь, которая вызывает желание умереть и нежелание что-нибудь с собой делать? Разве мечты и навязчивые мысли о самоубийстве не были сами по себе болезнью, особым подвидом депрессии, где утрата воли к жизни не компенсируется стремлением к смерти? Разве в брошюрах про десять признаков депрессии, тех, что раздают в центрах психического здоровья, не предупреждают, что разговоры или намеки на возможное самоубийство – повод бить тревогу? В том смысле, что сегодняшние слова могут завтра обернуться действиями. Может, если годами пестовать в себе эти чувства, эти зародыши действий, отрывочные намеки между делом, рано или поздно ты поддашься смертельному порыву? А до тех пор можно отступить назад, в свою комнату, спрятаться, спать мертвым сном?