Нация прозака

– Элизабет, послушай меня, – произнесла она, и ее тон как бы намекал: «Мое терпение бесконечно и безгранично, но и его можно исчерпать, так что попробуй меня услышать и понять». – Твое поколение все хочет вылечить таблетками. Ведь было бы классно, если бы мы могли пить таблетки счастья и забывать все плохое, правда? Мы живем в культуре наркотиков – законных и незаконных. Я не стану тебя обманывать и говорить, что тебе могут помочь какие-нибудь таблетки, потому что это не так. Судя по тому, что ты рассказала о родителях, особенно об отце, все эти годы привели к острой отстраненности, своего рода защитному механизму. Тебе нужны не лекарства, Элизабет. Тебе нужны забота и близкие отношения. Кто-то, кому ты будешь доверять. Кто поможет тебе понять, что другие люди могут быть хорошими.

– Как мне поверить во что-то хорошее, если все вокруг так ужасно? – Я шмыгнула носом. – Мне нужна помощь. Лекарство. Пожалуйста!

– Я согласна с тобой, – сказала она, покачав головой. – У тебя явно много проблем, а чтобы справиться с ними, нужна серьезная терапия, – глубокий вздох, как будто у нее совсем не осталось сил. – Потребуется много времени, много размышлений. Изменить модель поведения очень сложно. Тем более что ты годами закрепляла негативные привычки в отношениях. Ты сказала, что депрессия приходит и уходит с тех пор, как тебе исполнилось одиннадцать, и что, когда тебе было четырнадцать, тебя потряс уход отца. Но я думаю, что корни твоей депрессии гораздо глубже, что дело не только в последних восьми годах. Проблемы начались в раннем детстве, и твое состояние ухудшалось постепенно, – она неуверенно покачала головой и улыбнулась, чтобы успокоить на прощание. – Мне жаль, что люди годами причиняли тебе боль и привели к такой депрессии, и ты правильно сказала, в твоей жизни еще много места для счастья и благодарности. Я уверена, что однажды все придет, но боюсь, что пока тебя ждут сложные времена. Чтобы выздороветь, нужно будет много работать над собой, а чудо-средства не существует. Будет сложно.

– Я понимаю, – сказала я. Слезы полились сами собой, и она протянула мне коробку с салфетками. – Правда, понимаю.

Если бы понимала. Папа мне отказал, и денег на терапию не было – я все еще расплачивалась за прошлую осень, а расписание доктора Салтеншталь, которая мне понравилась, хоть и отказалась выписывать лекарства, было забито так, что к ней было не попасть ни через Гарвард, ни через ее частную практику. К тому же она объяснила, что консультации в университетской клинике существовали только для решения краткосрочных проблем, а для продолжительной терапии студентов направляли к специалистам за пределами Гарварда. Вот и все, что она могла сделать для меня. Она изо всех сил убеждала меня сделать все возможное и невозможное, чтобы начать терапию у внимательного, умного врача. Мне пришлось снова объяснять, что в нынешних обстоятельствах это было практически невыполнимо, разве что я уйду из Гарварда и найду работу на полную ставку. А она посчитала своим долгом напомнить, что если ко мне вернутся мысли о суициде, я могу прийти в отделение «скорой помощи». Похоже, что старое доброе правило оставалось в силе: «Если отчаяние сильнее, чем страх лечь в больницу, то будет и помощь, и страховая компания возьмет на себя расходы; но до тех пор, чувак, ты сам по себе».

7 Даллас и алкоголь

Я начал с бургундского вина,

Но перешел на напитки покрепче.
Все говорили, что за меня горой,
Но кого я пытался обманывать.
Я был так одинок, я не мог даже блефовать.
Я возвращаюсь в Нью-Йорк,
Думаю, хватит чего-то ждать.

Боб Дилан. Блюз Мальчика-с-пальчик

[196]

Лето 1987 года. Даллас, Техас. Район Оук-Лоун, если быть точной. Мой второй год в Гарварде подошел к концу. За это время я даже умудрилась выиграть студенческую награду журнала Rolling Stone College Journalism Award за 1986 год за эссе о Лу Риде[197], которое я написала для Harvard Crimson[198], а летом я буду работать обозревателем раздела культуры в Dallas Morning News[199].