…И начал главный режиссер — ОпасноВ военных сценах сеять только страх…А сам подумал: «Да, она прекрасна…Недостижима, хоть и в двух шагах…»Завлит сказал о том, что сцена казниЗапомнится сильней батальных сцен…И понял вдруг: строга, а чем-то дразнит,Вот хоть бы на день мне попалась в плен…А режиссер второй спросил — Не слишкомМы увлеклись приемами кино?..И рассудил: «Ох, было бы не лишнимЖениться бы на ней давным-давно…»Лишь ничего не говорил четвертый.Не строил планов. Не искал побед.Он был от восхищенья полумертвым.Он просто погибал. Он был — поэт.И женщина решила: — Недалекий,Ты ищешь смерти?.. Так тому и быть!..Ведь не считали римлянки жестоким —Повергнутого до конца добить.
«Она сказала: «Что за цирк без риска?..»
Она сказала: «Что за цирк без риска?..Тоска в благополучии таком».Поверившую в жребий свой артисткуРаботать с сеткой обязал местком.Но то, что лишь опасностью чревато,Рождает артистический задор,Все то, чем раскалялся гладиатор,Все то, чем заряжен тореадор,—Все своего достигнет апогея,Когда на риск имеешь ты права,Здесь просто надо стать Хемингуэем,Здесь не помогут громкие слова.Вот натянули сетку. «Что ж, отнынеИзображать мне дерзости накал?..Меня бы на смех поднял Паганини.Он молнию из скрипки высекал».Все высшее работает без сеткиИ презирает в творчестве покой.Верните риск! — и станут руки цепки.А ты, поэт, ошеломляй строкой!Любовь впервые. Ты в оцепененье.Ты в слове нерешителен и скуп.Но миг еще — ив пропасть объясненьяОтчаянно твой стих слетает с губ.