– Не зарывайся, Костя, – сказал он с ледяным спокойствием, и старший лейтенант, чуть вздрогнув, удивлённо оглянулся. Дядя-директор ещё никогда не разговаривал с ним таким тоном, разве что тогда, когда считал, назначенное кому-либо племянником наказание несправедливым. – Во-первых, это не твоё дело, с кем я пью ром – с цесаревичем или с нижним чином. Во-вторых, этот ром мне тот самый нижний чин и презентовал перед самым наводнением. В-третьих, я уже почти в отставке и потому могу делать, что хочу (это было далеко не так, даже в отставке следовало блюсти достоинство носимого чина, но сейчас это было неважно – нахала следовало поставить на место, а для того невредно было ему и напомнить, что протекция дядюшки скоро закончится). В-четвёртых, я всё-таки адмирал (полный адмирал!), а ты пока что только старший лейтенант. И в-пятых, то, что твоя матушка, умирая, просила меня о тебе позаботиться, не даёт тебе права говорить со мной таким тоном!
Заканчивая свои слова, адмирал чуть повысил голос и прибавил в голосе железа – получилось удачно, племянник даже чуть побледнел, но быстро овладел собой, тут же, впрочем, чуть порозовев.
– Простите, дядюшка, – елейно начал было он, но директор мгновенно оборвал:
– Ваше высокопревосходительство!
– Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, – Костя чуть вытянулся, но к елею в его голосе ощутимо добавилась доля яда. – Я заботился единственно лишь о чести мундира.
Ну да, ну да, как же, именно о чести мундира ты всегда и печёшься, – едва удержавшись, чтобы глумливо не поморщиться, подумал директор, снова подхватил со стола чашку и опять отхлебнул «адвокат». Когда чай остынет, вкус будет уже совершенно не тот.
– Поговорим лучше о деле, – сухо сказал адмирал, делая второй глоток. В голове уже начинало понемногу шуметь, и он покосился в сторону бутылки – стоит ли выдерживать адмиральский гонор и опять дополнять чашку ромом или пора остановиться.
– Поговорим, – согласился старший лейтенант и, не дожидаясь приглашения, упал на стул. Не на тот, на котором до того сидел профос, на другой такой же. С этого стула ему было не так удобно глядеть на дядю – под углом приходилось, но то ли он мужичьим местом побрезговал, то ли нарочно так сел, чтоб и дяде было неудобно на него смотреть, то ли просто поленился идти далеко. Забросил ногу на ногу.
Наглец, – подумал адмирал, начиная внутренне закипать.
Видимо, племянник что-то уловил во взгляде директора и решил не пересаливать. Сел скромнее, выпрямился.
– Ваше высокопревосходительство, – яда в его голосе изрядно поубавилось (вот так-то лучше – с удовлетворением подумал Пётр Кондратьевич, чувствуя, как у него начинают в гневе раздуваться ноздри). – Я не понимаю, почему отменены занятия на плацу…
Так вот что ты там высматривал в окно, – понял Пётр Кондратьевич. – Плац пустой разглядывал, нагнетал злость…
По расписанию строевые занятия на плацу должен был проводить именно он, Овсов.
– А я не понимаю вашего возмущения, лейтенант, – Карцов нарочно не добавил «старший». И не придерёшься – в обычной речи что в армии, что на флоте дополнения «под» и «старший» обычно опускались. Но что было лестно для подпоручика или подполковника, казалось обидным старшему лейтенанту. На челюсти Овсова чётко обозначились острые желваки, вот-вот гладко выбритую кожу прорвут.
Адмирал не спеша подхватил бутылку – всё-таки решил долить, не показывать же слабину перед эти наглым мальчишкой, всё достоинство которого в том и состоит, что он сын покойной сестры, которая при жизни любила это отродье морганатического брака. А он, адмирал Карцов, любил свою сестру, которую угораздило спутаться с мещанином, да ещё и выйти за него замуж. Пахучий ром дополнил чашку доверху под пристальными взглядами обоих собеседников: сосредоточенно-весёлым – адмирала и раздражённо-хмурым – старшего лейтенанта.
– Я слушаю вас, лейтенант, – напомнил Пётр Кондратьевич, и Овсов, вздрогнув, вскинул голову. Выпуклые ноздри гневно раздулись.
– Я уже сказал, – похоже, он тоже уже закипал, но адмирал не собирался смягчаться (А нечего было себя передо мной строить, – сказал Карцов сам себе уже почти весело). – Я не понимаю причины…
– Не хотите ли вы сказать, лейтенант, – процедил директор, поднося чашку к лицу и вдыхая последние остатки тёплого пара – чай остыл уже совершенно, да и сколько там теперь было того чая в роме, на один глоток, – что директор корпуса обязан отдавать отчёт офицеру-надзирателю в своих намерениях изменить порядок обучения?
Овсов вспыхнул и вскочил на ноги.
– Или офицер-надзиратель не помнит, что директор пока что в силах отдать и другой приказ? О кадровых изменениях в корпусе, например?
Костя замер, сжав кулаки – казалось, ещё мгновение, и племянник бросится на дядю и начнёт избивать его стеком. Директор, чуть склонив голову, с интересом смотрел на старшего лейтенанта – так, наверное, профессор, изучающий насекомых, смотрит на отлично препарированную им мерзость.
Невесть, чем бы и закончилось, но положение спас стук в дверь. Оба вздрогнули, словно отходя от наваждения.