Физиономия старшего лейтенанта даже в мечущейся тени от шляпы сияла откровенным торжеством, и Глеб понял – пожалуй, это звёздный час Овсова. Племянник прежнего директора давно мечтал подловить их троицу на чём-то предосудительном.
Сбылось.
По обе стороны от старшего лейтенанта стояли двое профосов с факелами (пламя дымно металось и рвалось на ветру, разгоняя сумерки, тени плясали причудливую сарабанду), а в стороне, чуть сгорбившись, виновато глядел на лезущих в дыру в заборе, старый Михей.
– Полундра! – сдавленно бросил кто-то за спиной, во дворе Башуцкого возникла стремительная возня, но бежать было уже поздно – другой дороги в корпус не было, и если не здесь, так в главных воротах, через которые пошли не замазанные в грязи и крови
Словно почуяв что-то спиной, Невзорович посторонился, а в следующий миг мимо него проскочил кто-то ещё, а потом – ещё и ещё. Мальчишки лезли из дыры в заборе один за другим (промедли литвин мгновение, и его обязательно сшибли бы с ног), кто-то наступил кому-то на ногу и тот зашипел от боли, кто-то выругался, споткнувшись о нижнюю прожилину забора, кто-то ударился головой о верхнюю, снова возникла возня, и в ней кто-то ясно сказал странно высоким голосом (Глеб не узнал, кто):
– Зряшные старания! Мы всё равно новый ход проломаем!
– Рррразговорчики! – голос Овсова раскатился по заднему двору, метнулся от забора к крыльцу, оттуда – к каретному и лодочному сараям. – Смиирррно!
Люби, не люби офицера, ненавидь не ненавидь, а только он – офицер, и его приказы следовало выполнять. Мальчишки, торопливо выбираясь из дыры (скорее! скорее! – не приведи бог, другие подумают, что ты трус, не торопишься к наказанию!), один за другим выпрямлялись и замирали – команда «смирно» есть команда «смирно».
Не за то вора бьют, что украл, а за то, что попался.
Доски стукнули, пропустив последнего кадета, и закрылись.
– Браво, – процедил Овсов таким тоном, словно разглядывал не кадет, а субстанцию, вытащенную из выгребной ямы на поганой лопате. – Браво, кадеты Морского корпуса, будущая надежда русского флота.
Он прошёлся вдоль вытянувшихся во фрунт мальчишек, оглядывая каждого с головы до ног, и взгляд его то и дело останавливался то на грязных, плохо оттёртых пятнах на панталонах, то на порванных рубахах, то на засохших потёках крови, то на ссадинах и синяках на лицах.
– Мо-лод-цы! – протянул офицер, развернувшись, и поглядел на строй воспитанников вприщур. – Ещё и пивом ото всех разит, словно из бочки в Глазьевом кабаке.
– Должно быть, знакомо, – бросил кто-то позади негромко (по ряду кадет прокатились едва слышные смешки), но так, чтобы офицер непременно услышал.
Овсов, разумеется, услышал.
– Молчать! – рявкнул он так, что зазвенело в ушах. Глеб, презирая себя за старание, инстинктивно вытянулся в струнку. Да и не стоило злить Овсова сверх меры (хотя, кажется, сверх меры уже некуда).
– Итак, господа… – офицер помедлил несколько мгновений, явно наслаждаясь ситуацией. – По полсотни розог каждому, мне кажется, будет вполне справедливым наказанием за столь неподобающий вид, особенно в такой день, не так ли? Думаю, и о праве некоторых зазнавшихся героев на беспрепятственный выход из корпуса следует отныне забыть. Я, во всяком случае, к этому приложу все усилия.
Кадеты молчали.
Соглашаться было глупо, протестовать – тоже. Да и бесполезно, к тому же. Тем более, что Овсов, похоже, никакого ответа от них и не ждал.
– Прошу в экзекуторскую, господа!
Неровный строй мальчишек чуть качнулся, словно намереваясь двинуться к крыльцу, но в этот миг дверь, ведущая из сеней на крыльцо, распахнулась, да так, что с грохотом грянулась о стену, посыпались крошки треснувшей штукатурки, и на крыльцо один за другим выскочили Корф, Бухвостов и Шалимов.
Выскочили и стояли, тяжело переводя дыхание.
Должно быть, кто-то успел им рассказать, – понял Невзорович, неожиданно обрадовавшись, словно это могло как-то отменить наказание. Одновременно он понимал, что конечно же, никак самом деле не могло. Просто скорее всего, кто-то из кадет увидел через окно, ведущее на задний двор Овсова с профосами и разглядел в свете факелов вылезающих из дыры в заборе мальчишек. И рассказал другим. Ну и до старших донеслось – Корф и
Овсов поворотился к крыльцу так стремительно, что на миг показалось, будто с его головы сейчас слетит бикорн. Кадеты все, как один, затаили дыхание, готовые разразиться злорадным хохотом и ещё раз позлить ненавистного офицера.
Не случилось.
Удержалась шляпа.
Перевели дыхание кадеты.