Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

– В чём дело, господа?! – с вызовом и одновременно с опасливым недоумением бросил чугунным и Корфу Овсов. – Что это значит, чёрт возьми?!

Голос его вдруг взлетел на фистулу и едва не дал петуха. Между кадетами опять пронеслись мимолётные смешки, а потом на заднем дворе Корпуса упала тишина, только слышно было, как откашливается в стороне Михей, прочищая раздражённое крепким голландским табаком горло. Наконец, он откашлялся и смачно сплюнул, и тишина стала полной.

Полнее некуда.

– Ваше благородие, – хрипло начал Корф, делая шаг вперёд и спускаясь на нижнюю ступеньку крыльца. Голос его дрогнул, гардемарин откашлялся и повторил. – Ваше благородие, господин старший лейтенант… мы были вместе с ними и тоже должны получить наказание.

– О… – выдавил кто-то за спиной Глеба, а сам литвин почувствовал, что у него отвисает челюсть. Впрочем, что он удивляется?

– Вот каак, – протянул Овсов с лёгким удивлением в голосе. – Ну что ж, похвальная сознательность, господа… чугунные. В таком случае, прошу в экзекуторскую всех. Михей! – поворотился он к старшему профосу. – Вас ждёт довольно много работы.

Барабан отстучал к отбою, и на корпус упала ночная тишина – только шаги дежурного офицера (Овсов сменился как раз после экзекуции, и сейчас по спальням ходил добрейшая душа Ширинский-Шихматов) тихонько поскрипывали рассохшимися полами.

Глеб лежал на животе (спину жгло и щипало, боль растекалась полосами), грудью на подушке и опирался подбородком на сцепленные в замок перед собой руки. На душе было тоскливо – хоть волком вой.

Секли его не впервые в жизни, тоскливо было не от наказания. Шляхтич должен со стойкостью в душе принимать любые наказания и невзгоды судьбы, и боль тела это всего лишь боль тела.

Невзоровичу просто хотелось домой.

В Невзоры.

В Волколату, чёрт с ней и с её хозяином, стерпел бы Глеб и пана Миколая Довконта ради того, чтоб быть дома и рядом с сестрёнкой.

Не хотелось ни с кем говорить, даже с Грегори и Власом. Впрочем, те и сами притихли – то ли спать так хотелось, то ли просто так же, как и литвин затосковали по дому. Глеб не хотел ни гадать, ни допытываться.

Скрипнула в тишине кровать, метнулась в свете лампады длинная корявая тень, качнулась на белёной стене. Невзорович нехотя поворотил голову в сторону икон.

Сандро.

Графский бастард, белея в сумерках спальни ночной рубахой, почти неслышно крался между кроватей по направлению к ним троим, мягко ступая босыми ногами по холодному паркету – в щель под запертой сейчас дверью на бывшую галерею над полом ощутимо тянуло холодом, приглядись, так и лёгонький туман над полом заметишь. Такое бывает, когда в мороз в крестьянской избе распахнут дверь – и валят над полом от двери до самого красного угла клубы холодного пара, – вспомнил Невзорович не раз виденное в Литве.

Но Литва Литвой, мороз морозом, а что надо Сандро? Куда он крадётся и зачем?

Что ему надо?

Грегори приподнялся на локтях, кровать предательски скрипнула, и почти тут же шевельнулись и друзья – Грегори и Влас. Сандро замер на месте, несколько мгновений разглядывал их в сумерках, поблёскивая глазами, потом снова шагнул ближе, оказался у самого изголовья кровати Глеба.

Приложил палец к губам.

Трое друзей стремительно переглянулись и ответили Сандро тремя кивками. Потом Грегори, поморщившись от боли в спине (Глеб, сочувствуя, невольно втянул носом воздух), приподнялся и сел, освобождая место на краю кровати. Кивнул на освободившееся место бастарду.

– Садись, Поццо-ди-Борго…

Сандро вздрогнул, словно его ударили, покосился на Грегори, на Глеба, на Власа, словно ожидая увидеть усмешку на губах хоть у кого-то из них. Но все трое смотрели на него серьёзно, без улыбки, и бастард проворчал шёпотом:

– Терпеть не могу эту фамилию. Сандро зови. Меня все так зовут.

– Добро, – с ноткой понимания отозвался Грегори (Глеб и Влас молчали). – Сандро так Сандро. Чего хотел-то, Сандро?

– Да сам не знаю, – бастард беспомощно развёл руками. – Странное чувство… раньше такого не было. Много раз дрался, я бил, меня били… а вот такое – впервые. Как будто мы теперь… ну я не знаю…

Сандро мучился, не находя нужных слов, видно было, что ему смерть как хочется сказать что-то пафосное и высокое, а слова не идут – не привык Поццо-ди-Борго к таким словам, никогда их не говорил и всегда презирал. Глеб вдруг, уловив нужную паузу, вклинился и сказал то, что он чувствовал сам:

– Одного корабля матросы.

– Да, – с неожиданным облегчением сказал Сандро – видимо, Глеб попал в точку. И повторил. – Да, так.

[1] Ватажок – бригадир, глава артели.

[2] Катапетасма – церковная заве́са в православных храмах — занавес за иконостасом, отделяющий царские врата и престол (греч. καταπέτασμα — «занавес»).

[3] Ошкуй – белый медведь.

[4] Король Бабай – вождь (царь) сарматов или языгов (погиб около 472 г.). Польские дворяне считали себя потомками сарматов.

[5] Насрать на вас, уроды сраные (итал.).

[6] Положение обязывает (франц.).