Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

– Что за шум, коли драки нет? – с напускной весёлостью (хотя никто из тех, кто стоял перед ним, не смог бы сказать, что он, Гришка, боится!) спросил Грегори. А сам себе тут же сказал негромко – накличешь вот, будет тебе сейчас и драка. Окропим травку рудой. – До ярмарки вроде бы долго ещё, а для сабантуя – поздновато.

Татары стремительно переглянулись, потом коренастый кривоногий старик в сером домотканом чекмене сдвинул на ухо тюбетейку, открыв бритую макушку, и решительно шагнул вперёд, навстречу барчуку (Плотниковы переглянулись так же мгновенно и дружно шагнули вперёд, словно пытаясь загородить Гришку от татар). Облизнул толстые губы, прячущиеся в редкой чёрной бороде, и хрипло проговорил:

– Тут… наша земля был…

Плотников-старший («Архип, – вспомнил Грегори. – Архипом звать Шуркиного деда») коротко хмыкнул, словно собираясь ответить что-то ехидное, но смолчал.

– Ваша земля здесь была двадцать лет назад, – хмуро и резко бросил Гришка. – Вы её продали? Продали, спрашиваю?!

Старик мялся, покусывал редко посаженными зубами губу, теребил подол чекменя.

– Ну, чего молчишь, как сыч? – Грегори повысил голос. – Продали землю?

– Продал… – повторил старик упавшим голосом. – У нас сенокосов мало…

– Землю – продали, – повторил Гришка с нажимом. – Это уже не ваша земля стала, это вот их, – он кивком показал на русских. – А теперь это и вовсе – моего отца земля. А значит – и моя тоже.

Татары молчали, и молчание это понемногу становилось зловещим.

Что ж ты думаешь, они тебя не тронут, если что, испугаются, что ты барский сын? – Гришку вдруг облило страхом, словно кипятком. – Понятно, за зарезанного барчука им всем – розги, плети и Сибирь… рваные ноздри и кандалы до скончания веку. А только вгорячах про то редко думают…

Додумать Грегори не успел. Старик-татарин, видимо, подумав о том же самом, махнул рукой, тычком сдвинул тюбетейку на лоб и двинулся к своим – шёл вяло, спотыкаясь. И те тоже остыли, садились на телеги, убирая топоры и косы.

Напряжение отпустило, когда татары погнали коней, выворачивая телеги на дорогу. Враз ослабли ноги, на лбу выступила испарина, и Гришко внезапно ощутил, как шумно вокруг – гудели над травой осы, проносились над головой толстые и тяжёлые, словно пули, слепни, шелестел в березняке лёгкий ветерок.

Архип вдруг заковыристо выругался – татарские телеги описали по луговине большой круг, назло топча траву. Пригрозил кулаком, те в ответ обидно захохотали, проорали что-то вроде «Урус донгузлар!» и помчались рысью, настёгивая коней. Отлично понимали, что догнать их может только барчук на своём орловце, но один и без оружия он за восемью мужиками не погонится.

Грегори обернулся к Плотниковым и вдруг встретился глазами с Маруськой, которую он сначала не заметил – она вышла из-за густой ракиты и стояла, глядя прямо на него. За три дня его вакаций они впервой виделись вот так, вблизи – всё время что-то мешало. И Гришка вдруг понял, что она за прошедший год стала ещё красивее, хоть и стояла сейчас в одной только длинной становине[3] распояской, босиком и в полотняном платке, завязанном надо лбом.

– Ну, спасибо, сударь, – с расстановкой сказал Архип севшим голосом. – Кабы не вы, невесть, чем бы и кончилось дело у нас тут.

Ну да. Ввосьмером татары, пожалуй, и решились бы на что-нибудь.

Грегори смолчал, не в силах оторвать взгляда от Маруськи.

Шурка рядом вдруг громко кашлянул, и Грегори вздрогнув, поворотился к нему. Оглядел по очереди всех Плотниковых, кивнул, и сказал неловко:

– А я вот тут… коня проминал… увидел их… ну и подошёл… – и проклиная себя за косноязычие – с крестьянами двух слов связать не можешь! – вдруг вспомнил виденный у кострища котелок. – Я там взвар у вас видел. Угостите глотком?

Архип молча зыркнул на Маруську, и она, чуть покраснев, отскочила к кострищу. Зачерпнула берестяным ковшиком из котелка, приподняв рядно. Питьё и впрямь было похоже на чай и цветом и вкусом.

Грегори сделал несколько глотков. Лабазник, смородина, шиповник, зверобой, чабрец. Чуть поклонился, отдавая опустевший ковшик (Бой тоже тянулся к нему, шевеля пухлыми бархатными нозрями), сказал по-деревенски степенно:

– Благодарствуйте.

Вспрыгнул в седло, дал Бою шенкелей и помчался прочь, взмахнув рукой на прощанье.

2

Домой Грегори вернулся уже ближе к обеду. В помещичьем дворе вкусно тянуло щами и жареным мясом, дымил в дворовой беседке самовар.

Беседку в доме Шепелёвых традиционно звали «ротондой». Раньше Грегори и сам так звал, но в этом году с трудом удерживался от усмешки. На ротонду эта лёгкая деревянная беседка, построенную чуть грубовато, но уютно, не похожа была вовсе. Но попробовал бы кто-нибудь из домочадцев назвать её как-то иначе. Ротонда да чайный домик.

Пусть так.

Бой весело прядал ушами и прибавлял шагу, раздувая ноздри – должно быть, чуял с конюшни запах овса или мучной болтушки, которой коней потчевал старший конюх.