Не убоюсь зла

Обе они рассказывают, что Липавский сначала через своего товари-ща, а потом и лично раз в несколько месяцев обращался к каждой из них с просьбой предоставить телефон для разговора с Израилем или Америкой, и подтверждают, что видели меня среди приходивших на разговор. Но дальше их показания резко расходятся с тем, что записано в протоколах следствия. Сейчас обе утверждают, что не имеют пред-ставления о содержании телефонных бесед, ибо при них не присутство-вали. А как же с передачей списков отказников? Они даже не знают, что это такое.

Тут судья решает, что пора показать бицепсы:

-- Свидетельница Смирнова (Доронина)! Подойдите сюда и прочти-те, что вы показывали на следствии! Вот видите -- это ваша подпись под протоколом. Вы предупреждались об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, и если сейчас отказываетесь подтвердить то, что го-ворили раньше, мы должны вас судить.

Реагируют обе одинаково: смущаются, пугаются, а потом говорят: "Ну, ведь уже год прошел, я теперь не помню точно..."

-- Но тогда вы, наверное, помнили лучше?

-- Наверное...

-- Значит, мы считаем действительными те показания, которые вы дали на предварительном следствии.

Свидетельницы не возражают и покорно садятся на пустые места, однако все-таки рядом с Запылаевой, а не Липавским, от которого они так же демонстративно отворачиваются.

Действия судьи абсолютно противозаконны: он не вправе оказывать давление на свидетелей. Более того -- именно показания, данные на су-де, а не на следствии, должны, по логике, иметь окончательную силу. Для того-то и понадобилась КГБ ширма закрытых заседаний, чтобы скрыть за ней нарушения судом закона. Я заявляю протест и требую вы-звать Доронину и Смирнову на открытое заседание.

После перерыва в пустой зал, где сидят только Липавский и три сви-детельницы, входит Цыпин. Тандем в сборе. Второй провокатор мало изменился за те полтора года, что я не видел его. Чувствуется, что он нервничает, в какой-то момент у него начинают дрожать руки. Как и Липавский, Цыпин избегает смотреть на меня. Отчего он психует, чего боится? Видимо, трястись от страха всю жизнь -- удел всех этих цыпиных и липавских. Нет у меня к ним ни ненависти, ни злости -- одно лишь презрение.

Показания Цыпина неинтересны, и я ограничиваюсь стандартным ходатайством о вызове его на открытое заседание.

Свидетель Адамский, отказник из Вильнюса. Вот это уже должно быть любопытно. Мне во время следствия так и не удалось добиться оч-ной ставки с ним -- я хотел понять, кто же он: не разоблаченный нами стукач или просто слабый человек, раздавленный КГБ во время тринад-цатичасового допроса. Его версия получения Лернером и мной задания из-за рубежа не совпадала с показаниями Липавского лишь в одном: Адамский утверждал, что было это не осенью семьдесят шестого, а на полтора года раньше.

Лицо человека, который входит в зал, мне смутно знакомо: кажется, видел его в Москве. Поймав взгляд Адамского, я обнаруживаю в нем страх перед допросом и нескрываемое сочувствие ко мне.

-- Вы собирались уехать в Израиль? -- спрашивает судья.

-- Собирался и собираюсь.

-- Расскажите о том, что вам известно о деятельности Щаранского и других отказников.

Адамский говорит, что подписывал письма и заявления, под которы-ми стояла и моя подпись, что эти материалы отправлялись на Запад, чтобы привлечь внимание мировой общественности к судьбе отказни-ков. Он тщательно подбирает слова, видно, что напуган. Однако у меня такое впечатление, что и судья задает ему вопросы с опаской, -- может, после того, как оконфузился с двумя последними свидетельницами? Прокурор готов отпустить Адамского, он ни о чем его не спрашивает. Э, нет, минуточку! Показания этого человека на следствии звучали гораз-до более зловеще, чем то, что он сказал сейчас. Я встаю, вынимаю из папки свои листы с выдержками из протокола его допроса и начинаю читать их вслух.

Судья пытается меня остановить:

-- Откуда мы знаем, что это действительно его слова?

-- Откройте том такой-то на странице такой-то и следите, -- отвечаю я. -- Итак, вы, Адамский, заявили, что Лернер получил в семьдесят пя-том году задание от американской разведки составить список секретных предприятий, где работали отказники, и поручил мне это выполнить, од-нако вам не известно, сделал ли я то, о чем он меня просил. Вы настаива-ете на этих показаниях?

Адамский выглядит сейчас не просто испуганным, а буквально раз-давленным: глаза опущены, руки трясутся... Помолчав какое-то время, он сначала прошептал, а потом повторил громче, отрицательно качая головой:

-- Я ничего такого не знаю...

Судья действует быстро и решительно:

-- Подойдите к столу! Адамский подходит.

-- Ваша подпись?

-- Моя.

-- Это было почти год тому назад. Тогда вы, наверное, помнили луч-ше, -- говорит судья резко, как учитель провинившемуся ученику. -- Если вы отказываетесь от своих слов, то мы должны привлечь вас к суду за дачу ложных показаний на следствии.

Адамский, вернувшийся от судейского стола к своему свидетельско-му месту, поспешно отвечает: