Неаполь, любовь моя

Я долгое время думал только о ней, ни о чем другом, еще и потому, что Русский исчез, а больше мне заняться было особо нечем. Правда, мы встретились однажды вечером, и он сказал, что у них с Сарой теперь все по-настоящему. Мне показалось, что он пьет меньше и с меньшей охотой. Больше мы не виделись, только иногда созванивались, и он изливал душу насчет того, что дела шли пока что не очень хорошо, что «Наполи» проиграл мадридскому «Реалу» 3–1, да еще и дома. Мертенс забил единственный гол, и в конце этой свистопляски Инсинье ушел с поля в слезах. А раньше мы проиграли «Ювентусу» в Кубке Италии 3–1. Потом снова встретились с «Ювентусом», сперва в чемпионате – ничья 1–1, а потом, через три дня, в домашнем матче Кубка, выиграли 3–2, но все равно вылетели. На следующий день должны были опубликовать даты проведения конкурса, и мой отец сказал, что он состоится 15 мая.

Я не прочитал «Лолиту», но Нина прочитала «Смертельную рану».

Мы сидели на лавке, и она рассказала, что прочитала книгу, но не говорила раньше, потому что не хотела знать мое мнение – не хотела, чтобы оно на нее повлияло. Потом добавила, что этот роман сможет понять только неаполитанец, и мне очень понравилась ее идея, яркая и смелая, совсем как она сама, но еще я подумал, что эта идея вряд ли бы понравилась Ла Каприя – по тем же самым причинам. Нина сказала, что герой романа прав – мы в Неаполе живем вне Истории, мы брошены на произвол Природы, мы спим, и город нас убаюкивает своим ритмом и климатом. Мы живем как будто на отдыхе, без забот, а она хочет попробовать поступить в Итальянскую национальную киношколу в Риме или, может, в Миланский университет, учиться в Неаполе нет смысла. Она сказала, что очень надеется получить стипендию Эразмус, что я должен поехать с ней, а я молчал, только боялся и проклинал себя. Потом сказал ей, что Барселона отвратительна, а ее слова о Неаполе – ужасающая правда. Сказал, что это нелепый город и что, если она не хочет напрасно терять время, ей не уезжать надо, а надо закончить университет и потом решить, что делать дальше. На самом деле я всего лишь искал способ отсрочить свой приговор.

Я перевел свое резюме и ответил на несколько объявлений. Я не был особенно уверен ни в объявлениях, ни в том, что гожусь на эту работу, но не хотел, чтобы Нина считала меня лентяем, поэтому заставил себя сделать это. Я был уверен, что никто мне не перезвонит, но мне ответила одна организация, куда был нужен итальянец. Мы провели собеседование по телефону на английском, и у того, кто со мной говорил, на самом деле был английский акцент. Я не всегда понимал, что именно он говорит, но понял, что мне назначена встреча в городке Хейвордс-Хит, к югу от Лондона.

Я вышел из дома, мама поцеловала меня и попросила ни с кем не ссориться, особенно если они одеты как мусульмане.

Я не стал покупать обратный билет, сел на самолет, потом на поезд и наконец приехал, перепутал выход, а когда пытался обойти станцию, обошел заодно весь город. Я ждал назначенного времени на скамейке в городском парке, рядом с нужным мне зданием. Обжившие парк чайки дрались с воронами за хлебные крошки. Я подумал, что если меня возьмут на работу, то буду ходить сюда в обеденный перерыв. На мне были черная куртка и темно-синий свитер – он не очень-то подходил сюда, но я выбрал его потому, что он был из кашемира.

Я вошел в здание. Со мной говорили две женщины – индуска и блондинка. Индуска улыбалась, я улыбался ей в ответ, блондинка все время что-то писала на листке бумаги.

Они спросили, почему должны взять меня на работу, почему я – тот, кто им нужен, почему я уехал из Неаполя, и я ответил серьезно, от чистого сердца, желая чего-то добиться, сказал, что хочу перемен, хочу расти, учиться и становиться лучше, и как работник, и как личность. Пару раз я извинился за свой английский, немного просторечный и подзабытый, а они попросили меня не волноваться – он очаровательный и очень приятный. Они объяснили, что я должен буду отвечать по телефону и электронной почте на жалобы итальянских клиентов, и я сказал, что у меня есть опыт в этой области, что на кораблях пассажиры постоянно жаловались, больше им было нечем заняться. Они спросили, вежливый ли я человек, умею ли сопереживать, радует ли меня возможность быть полезным, и, отвечая им «да», я почувствовал себя грязным. Они спросили, где я вижу себя через пять лет, и я придумал ответ, соответствующий обстоятельствам. Не хотелось отвечать – или здесь, или в могиле.

Я вышел и за час прошел еще два собеседования. В конце последнего мне сказали, что я очень хорошо держусь и нас осталось двое из всех кандидатов.

Я вернулся в Лондон, из хостела позвонил Нине и рассказал ей все.

– Надеемся на лучшее, – сказала она.

– Да, – ответил я.