Неаполь, любовь моя

Нина сказала, что, пока я был в Англии, ее заявку на стипендию в Эразмус приняли, она должна уехать осенью, но хочет раньше, как только получит деньги за фильм, наверное, в июне, чтобы найти комнату и успеть насладиться городом. Когда она сказала «насладиться», я захотел заорать и, может, даже дать ей пощечину, но она обняла меня, и все, что я сделал, это замер. Стоял совершенно неподвижно, потому что хотел донести до нее – внутри меня что-то сломалось.

– В чем дело? – спросила Нина.

– Ни в чем.

– Меня взяли, – повторила она.

– И что?

– Они выбрали меня.

Я не ответил.

– Ты должен радоваться, – сказала она.

– Радоваться?

– Для меня это хорошая возможность.

Снова воцарилось молчание.

– Ты можешь поехать со мной, – предложила она.

– Куда?

– В Барселону. Ты можешь там писать, и найти еще какую-нибудь работу.

Я отдал ей то, что осталось от сигареты, подошел к письменному столу и стал листать книги, которые давно собирался почитать, но все время откладывал, поэтому их уже накопилась целая куча. Они лежали в полном беспорядке. Я перебирал их, читал заголовки, но на самом деле не понимал, что делаю, это было неважно.

– Мы снимем комнату в Барселоне, – сказала Нина. – Ты и я.

– Я ненавижу Барселону, я тебе уже говорил.

– Но ты там будешь со мной.

Я ответил, что остался бы с ней, даже если бы она не уезжала из Неаполя.

Нина потушила сигарету и подошла. Обняла меня.

– Я делаю это не потому, что хочу уехать от тебя подальше, – сказала она.

– Но тем не менее ты уезжаешь от меня, – ответил я и почувствовал, как ее руки сжимают мою спину.

Потом сказал, что вся эта затея с Барселоной – глупость, и попытался оттолкнуть ее одной рукой, но несильно, неуверенно; мы впервые ссорились, и я не очень хорошо представлял, что надо делать. Сказал, что мне тридцать, но я живу как двадцатилетний, опять, больше я так жить не могу, но не смог заставить Нину понять, насколько я растерян.

– Обними меня, – попросила она.

– Я тебя обнимаю.

– Нет, по-настоящему!

Мы вернулись в постель, и все, что произошло потом, было обманом. Я чувствовал себя одиноким и опустошенным, словно у меня украли ту радость, которую я, несмотря ни на что, мог вкусить. Лучше, если бы она ушла или все происходило бы на улице, тогда можно было бы избежать разговоров и прикосновений. Я лежал на спине, Нина положила голову мне на плечо, а руку – на живот.

– Думаешь о плохом? – спросила она.

– О чем еще мне думать?

– Что у меня есть прекрасная возможность.

Я ответил, что уже это слышал.

Снова вернулась тишина, плотная и черная, потому что мы лежали рядом друг с другом, но при этом каждый был сам по себе. Мы были в одном мире, но при этом шли разными путями. Я посмотрел на люстру, потом на растрескавшийся потолок, подумал, что наша разница в возрасте, которую я решил игнорировать, в конце концов сыграла свою роль. Подумал, что не могу объяснить, насколько мне отвратительно то, что она собирается сделать, особенно если она считает свою затею полезной. Хотел сказать, что потратил на нее деньги, их было немного, но это были почти все деньги, которые у меня были, и когда они закончатся, я убью себя, потому что у меня есть гордость, она всегда у меня была, еще до нашей встречи. Хотел сказать, что она потратила мое время, и то, что у меня осталось, я использовал, чтобы быть рядом с ней, а по сути – растратил впустую. Я закрыл глаза. Притворился, что сплю. Нина поцеловала меня, но я не пошевелился и не открыл глаза. Потом она стала играть с моим членом, ласкать его. Он затвердел, и я больше не мог притворяться, что сплю, и возненавидел ее, потому что она воспользовалась той малой толикой жизни, что еще оставалась во мне. Мы начали заниматься любовью, и я взял ее сзади, чтобы не смотреть ей в глаза. Это был первый раз, когда я занимался любовью, но при этом думал о том, что происходит, о работе, о жизни, не растворяясь без остатка в Нине и в том, что было у нее между ног. Впервые мне не было весело. Я смотрел на затылок Нины и чувствовал, что она далеко от меня, и не понимал, кто из нас двоих двигается. Думал, что теперь она больше не боялась потерять меня, если вообще когда-то этого боялась. Думал, что больше не представляю никакой ценности для нее и совсем ей не важен, теперь я для нее тот, кем являюсь и для всех остальных обитателей планеты.

Я кончил и пошел в ванну помыться. Оставался там долго, и Нина ко мне не присоединилась. Когда я вернулся в комнату, то увидел, что она спит. Я смотрел на нее, и во мне не было ни капли нежности. Думал только о том, что сказал Луи-Фердинанд Селин: если ты не можешь спросить у человека, как дела, потому что в ответ он начинает ломать комедию, засыпает тебя миллионом слов и выливает на тебя тонны вранья, гораздо мудрее спросить, может ли он спать, и если он ответит «да», значит, у него все в порядке, он без проблем может забить на все, происходящее с ним.

Я разбудил ее. Сказал, что скоро должна вернуться с работы мама, Нина встала и оделась. Мы вышли из дома, и в колбасном магазине я купил два мороженых. 3 евро 50 центов. Мы съели их, сидя на станции.