Неаполитанские хроники

— Мальчик, кто так плохо обучил тебя заповедям нашей святой веры, что ты осмелился трудиться в день отдыха?

— А я не тружусь, я творю, — ответил малыш Иисус и добавил: — Летите, птички!

В то же мгновение, подчиняясь приказу, птички покрылись перьями и взлетели.

Однажды, призванный к царю Ироду, чтобы изготовить для него кровать, Иосиф, а он, как известно, по роду занятий был столяром, получил указания тетрарха и снял все необходимые мерки. Сняв мерки, он возвратился в свою мастерскую и, горя желанием угодить самодержавному властелину, принялся за работу. Кровать была чрезвычайно затейливой. Славный Иосиф трудился над ней целый год. Через год, взяв с собой малыша Иисуса, он понес ее во дворец.

Мы забыли сказать, что кровать эта предназначалась для алькова.

Но то ли растерянность, охватившая его, когда он выслушивал указания царя, была тому виной, то ли природная неловкость, Иосиф неправильно снял мерки: кровать оказалась на целую ступню короче, чем требовалось.

Царь Ирод шутить не любил, доказательством чему служат избиение младенцев и обезглавливание Иоанна Крестителя; так что Иосиф дрожал всем телом, как вдруг малыш Иисус шепнул ему на ухо:

— Отец, скажи царю, что кровать раздвижная, так что дело поправимо.

Плохо понимая, что говорит, Иосиф повторил:

— Дело поправимо, о повелитель, ибо кровать раздвижная.

— Что ж, — ответил тетрарх, — тогда раздвигай ее и ставь на место; но если она окажется хоть на палец короче, чем требовалось, это будет последняя кровать, сделанная твоими руками. Я жду.

И тиран встал напротив Иосифа, приняв ту угрожающую позу, какую в прошлом веке обычно придавали Ироду актеры, игравшие его роль и пытавшиеся изобразить его нрав.

Иосиф взглянул на малыша Иисуса, словно спрашивая: «Ну и что теперь делать?»

— Отец, — сказал малыш Иисус, — ухватись за кровать с одного края, я ухвачусь с другого, и потянем вместе.

Иосиф ухватился за кровать и потянул, не питая никакого доверия к словам ребенка.

Но, к своему великому удивлению, он вдруг почувствовал, что кровать растягивается!

Послышался негромкий щелчок.

— Ну вот, — произнес малыш Иисус, — готово. А теперь, отец, втолкни кровать в альков.

Иосиф вдвинул кровать в альков и радостно вскрикнул.

Кровать растянулась так, словно была из каучука, и ее длина и ширина точь-в-точь совпали с размерами алькова.

Ирод обрадовался, заплатил, не торгуясь, за кровать и, сверх того, сделал великолепный подарок Иосифу.

Два других евангелия, повествующих о рождении Иисуса, источают дивное благоухание первозданной свежести.

Над Вифлеемской пещерой, где между ослом и быком, вошедшими в легенду, родился Иисус, всем паломникам, которые посещают Палестину, показывают пальму, по-прежнему свежую и зеленую, хотя в наше время ей уже более трех тысяч лет.

Ствол пальмы проходит сквозь свод пещеры, а могучие корни уходят вглубь той священной земли, на какую за тысячу восемьсот шестьдесят шесть лет до того ступали Дева Мария с младенцем Иисусом на руках, Иосиф, три царя-мага и пастухи.

Когда Дева Мария нашла пристанище в этой пещере, пальма, которой в ту пору было уже более тысячи лет, стояла засохшей уже четверть века, и не было на ней ни листьев, ни цветов, ни плодов.

Но во время родовых схваток Дева Мария обхватила пальму обеими руками и обрела в ней помощницу и опору.

Тотчас же пальма покрылась листьями, цветами и плодами и с тех пор, никогда не сбрасывая листвы, противостоит дующим с моря ветрам и палящим солнечным лучам.

Наконец, четвертое евангелие — а именно к нему мы и подступались — дарит нам еще одну легенду, которую вы теперь услышите.

Земля, между последней родовой схваткой Девы Марии и первым вздохом младенца Иисуса пребывавшая в ожидании великого события, которое вот-вот должно было свершиться, какой-то миг испытывала божественный страх, сменившийся затем божественной радостью.

Казалось, что в природе все замерло и всякое движение на несколько мгновений приостановилось. Облако сделалось неподвижным на небесном своде, птицы застыли в полете, вода перестала течь из родника, и, хотя то была минута самой большой ярости прилива, все три океана и все моря укротили свои волны и сделались спокойными и прозрачными, словно зеркала.

Овцы, гуртом пришедшие на водопой к ручью и уже прикоснувшиеся губами к воде, замерли на месте, а пастух, поднявший посох, чтобы гнать их, так и оцепенел с поднятым посохом.

Но затем младенец Иисус задышал, и с его первым вздохом все в природе вновь обрело жизнь и движение.

Так вот, когда в Неаполе, выйдя из церкви, процессия со Святыми Дарами пересекает город, складывается впечатление, будто то же самое чудо, какое сопровождало рождение Христа, происходит и в момент смерти христианина.

Как только раздается колокольчик ризничего, шествующего впереди процессии, все, прервав начатую работу и опустившись на колени, крестятся, пока Святые Дары не пронесут мимо, и, лишь когда звон колокольчика перестает звучать, встают на ноги.

Ну а те, кто продолжает свою работу, пока Святые Дары проносят мимо, будут прокляты, независимо от того, во благо она совершается или во зло.