Неаполитанские хроники

«Антонино и его любовница арестованы. Есть почти полная уверенность в том, что в руках у нас главные преступники; однако они решительно отпираются».

Я позвал Сальваторе и, показав ему записку квестора, спросил у него:

— Есть у тебя еще какой-нибудь довод в подтверждение твоего мнения?

Сальваторе пожал плечами.

— Ах, сударь, — сказал он, — да если бы Антонино не был одновременно убийцей и грабителем, разве мыслимо, чтобы он, будучи приемным сыном нашего несчастного соседа, первым не встревожился бы, видя, что его дверь три дня подряд закрыта, и не явился бы одним из первых, чтобы войти в магазин и дать показания квестору?

Это умозаключение показалось мне настолько логичным, что я тотчас же присоединился к мнению Сальваторе.

IV

На другой день я получил очередную записку от квестора. Она содержала следующее:

«Этой ночью было произведено пять новых арестов; один из задержанных, молодой парень лет восемнадцати, без конца плачет. Я приказал поместить его в отдельную камеру; вероятно, он настроен дать признательные показания. Буду держать вас в курсе всего, что происходит, но, ради Бога, ни слова в газете!»

Господин Аморе не ошибся. В тот же вечер самый молодой из задержанных, Гаэтано Рацци, заявил, что хочет увидеться с ним. Квестор тотчас же спустился в камеру заключенного, и тот, в ответ на обещание, что приговор, каким бы он ни был, ему смягчат, поведал от начала до конца всю эту жуткую драму.

* * *

В четверг, в восемь часов вечера, Антонино, как мы уже знаем, вошел в магазин ювелира. Руффо встретил его со своим обычным радушием и, заметив, что он несколько бледен и возбужден, осведомился о его самочувствии.

Антонино прервал разговор, заявив, что пришел по делу, и, дабы никто их не тревожил, а точнее, не видел, увел часовщика в заднюю комнату.

Там он объяснил Руффо, что представился отличный случай заработать пятьсот или шестьсот дукатов. При этом известии Руффо навострил уши и стал внимательно слушать.

Вот о чем шла речь.

Антонино был любовником одной из тех гнусных тварей, какие, не принадлежа ни к женскому полу, ни к мужскому, с разрешения полиции и по твердо установленным ценам торгуют другими женщинами. Ее дом, хорошо известный матросам, факкини и достопочтенным членам Каморры, располагался на одной из тех маленьких улочек, что прилегают к площади Меркато Веккьо.

Так вот, эта особа, столкнувшись с необходимостью уплатить на другой день довольно крупный долг и не располагая нужной суммой, решила продать часть своих драгоценностей.

Стало быть, как выражаются в торговом деле, имелась возможность сорвать изрядный куш, ибо, нуждаясь в наличных деньгах, она, по утверждению Антонино, была согласна продать свои золотые украшения на вес, а значит, оправа и камни, которые в случае открытого торга наверняка удвоили бы продажную цену, достанутся покупателю даром.

Глазки Руффо засверкали за стеклами пенсне, и он, пылая алчностью, вспыхивающей в зрачках любого торговца при мысли о наживе, сильнее обычного запрокинул голову, чтобы взглянуть на Антонино.

— Итак, ты говоришь, мой мальчик?.. — промолвил он, кладя руку на плечо Антонино.

— Я говорю, что, захватив с собой шестьсот франков, вы унесете товару на тысячу двести франков.

— Такое дельце надо провернуть, мой мальчик, надо провернуть…

И, подойдя к кассе, он взял оттуда шестьсот франков полисами, как именуют в Неаполе банковские вексели.

Внезапно он остановился и, покачав головой, произнес:

— Нет, я не могу ступить на порог подобного дома: если об этом узнают, моя репутация будет погублена.

— Да, но я отведу вас вовсе не в такой дом. Я отведу вас в честный дом (alia casa onorato).

И действительно, в Неаполе у тварей, занимающихся этим гнусным ремеслом, всегда есть два дома.

В одном, который именуют la casa di cotmèreio,[36] они принимают посторонних.

В другом, именуемом ими la casa onorato, они принимают своих родственников, друзей и любовников.

Поскольку щепетильность, проявленная Руффо в этом вопросе, была успокоена, никаких новых возражений с его стороны не последовало.

Однако он подождал, пока не пробило девять вечера и не пришло время закрывать магазин.

В девять часов, как обычно, вся эта работа была проделана. Именно тогда Сальваторе и увидел, как ювелир вместе с Антонино покидает магазин.

Дом la casa onorato находился на улочке Меркателло; так что Руффо и его провожатый направились к Молу, повернули на улицу Пильеро, двинулись по набережной, миновали таможню и углубились в небольшую улочку, располагающуюся в ста шагах от рыбного рынка.

— Это здесь, — произнес Антонино, останавливаясь перед калиткой к дому № 17.